Letter 676

Date	4/16 December 1877
Addressed to	Modest Tchaikovsky
Where written	Venice
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1487)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 59 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 324–325 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VI (1961), p. 282–283

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Венеция 16/4 дек[абря] 1877 Модя! Я пишу тебе потому, что полагаю, что письмо моё придёт как раз к тому времени, когда А[лина] И[вановна] будет разрешаться от бремени, и в такое время мне как-то неловко писать к Герм[ану] Карл[овичу], хотя письмо моё к нему было бы гимном благодарности самой жаркой, самой восторженной. Сегодня в 3 часа дня, когда я сидел, погруженный в инструментовку симфонии, мне принесли твою телеграмму. Я до того обрадовался, что совсем с ума спятил. Не зная, как излить мою радость, я сдуру послал телеграмму Герм[ану] Карл[овичу], в которой недостаточно выразил свою благодарность, но зато весьма некстати упомянул о климате Венеции, когда ещё об этом слишком рано говорить. Целый день я находился в нервно-возбужденном состоянии и теперь пишу это письмо, не зная, как мне дать тебе понять всю силу моей радости. Чтоб ты мог себе её отчасти представить, я должен тебе сказать, что после отъезда Толи я страшно тосковал, несмотря на приезд Алёши, тосковал до того, что стал пьянствовать. Только выпивши бутылочку коньячку, я мог находить жизнь сносною. Венеция в этот приезд показалась мне так противна, так гадка, так погана и вонюча, что я не знаю, как бы я продолжал жить здесь. А уехать-так куда? Теперь, после стольких разъездов, я понял, наконец, что мне везде будет скучно, если около меня не будет кого-нибудь из вас. Тебе оттого удобнее пожить со мной, чем Толе, что твоя деятельность нисколько не остановится: ты только перенёс ешь её сюда. Как мне будет легко и хорошо, когда ты с Колей будете со мной! Какую тихую и милую жизнь мы устроим! Какой чудный человек Герман Карлович! Прежде всего, когда разрешение А[лины] И[вановны] благополучно кончится и решено будет время твоего отъезда, — нужно будет обдумать, куда вы поедете. Я совершенно подчинюсь вашему решению. В сущности, мне совершенно все равно, где жить. Я бы советовал тебе, несмотря на твою нелюбовь к Швейцарии, поехать в Montreux или в Кларанс. Только в Швейцарии можно устроиться и дёшево и хорошо. Здесь я плачу с Алешей 15 фр[анков] в день, живу в 4-ом этаже, ем скверно, имею две клетушки, тогда как в Кларансе с Толей мы имели чудное помещение и великолепную еду за 13. Впрочем, будем жить, где тебе вздумается и где захочет Конради. Даже если окажется, что Коле нужно заняться с Гугентоблером, то я буду очень рад жить ив Лионе. Вообще, я готов ехать худа угодно, лишь бы не возвращаться в Россию и быть с тобой и с Колеи. Все последние дни я был настоящим страдальцем, и, право, я не знаю, куда бы меня повела моя хандра, если б не сегодняшнее известие. Даже Венеция мне очень понравилась. когда я пошёл гулять после твоей телеграммы. Модя, передай Герм[ану] Карл[овичу] мою благодарность, у меня нет слов, чтоб её выразить. Я телеграфировал тотчас же в Каменку об этом счастии. Целую тебя нежно. Колю тоже. Если А[лина] И[вановна] разрешилась, поздравь её. Твой, П. Чайковский

Venice 16/4 December 1877 Modya! I'm writing to you because I believe that my letter will come just as Alina Ivanovna will be delivered of her burden, and at the same time I feel rather awkward writing to Herman Karlovich, although my letter to him would be a hymn of the most ardent and enthusiastic gratitude. At 3 o'clock today, as I sat immersed in orchestrating the symphony, your telegram was delivered to me. I was so happy that I went completely out of my mind. Not knowing how to express my joy, I stupidly sent a telegram to Herman Karlovich, in which I did not sufficiently express my gratitude, but rather inappropriately mentioned the climate in Venice, when it was much too soon to speak of this. I've been in a state of nervous excitement all day, and now I'm writing this letter, not knowing how to convey to you the full force of my joy. So that you might imagine a fraction of it, I must tell you that after Tolya left I was terribly miserable, despite Alyosha's arrival, to the point that I started drinking. Only after drinking a bottle of cognac could I find life bearable. On this visit Venice seemed to me so horrid, so vile, so foul and odious, that I do not know how I could have continued to live here. But where to go? Now, after so many trips, I finally understood that I would be miserable everywhere if not one of you was with me. It's more convenient for you to live with me than with Tolya, because your studies won't be interrupted at all; you merely resume them here. How easy and good it will be for me when you and Kolya are with me! What a peaceful and sweet life we shall have! What a wonderful fellow Herman Karlovich is! First of all, when Alina Ivanovna's confinement is successfully resolved, and the time of your departure is settled, you will need to consider where you will go. I shall absolutely submit to your decision. The fact is that it makes no difference to me where I live. I would advise you, despite your aversion to Switzerland, to go to Montreux or Clarens. Only in Switzerland can you settle down cheaply and well. Here with Alyosha I pay 15 francs a day to live in two tiny cupboards on the 4th floor, whereas with Tolya in Clarens we had wonderful accommodation and excellent food for 13. However, we shall live wherever you and Konradi desire. Even if it turns out that Kolya needs to study with Hugentobler, then I'll be very glad to live in Lyons. Generally, I am prepared to go anywhere you see fit, just so as not to return to Russia, and to be with you and Kolya. I have been truly suffering recently, and I honestly don't know where my melancholy would have led me were it not for today's news. I even started to rather like Venice when I went for a stroll after your telegram. Modya, convey my gratitude to Herman Karlovich, as I haven't the words to express it. I immediately telegraphed Kamenka with this good news. I kiss you tenderly. Kolya too. If Alina Ivanovna's confinement is over, congratulate her. Yours, P. Tchaikovsky