Letter 751
| Date | 4/16–8/20 February 1878 |
|---|---|
| Addressed to | Anatoly Tchaikovsky |
| Where written | San Remo |
| Language | Russian |
| Autograph Location | Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1150) |
| Publication | П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 366–368 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VII (1962), p. 98–99 (abridged) |
| Notes | Original incorrectly dated "4/16–8/19 February" |
Text and Translation
| Russian text (original) |
English translation By Brett Langston |
Суббота, 4/16 февр[аля] 1878 Совершили на ослах чудесную прогулку на расстоянии двух часов отсюда в церковь Santa Maria di Guardia, стоящую на высокой горе, с которой вид удивительный. Я сегодня немножко нездоров; маленький жарок и насморк. Поэтому вечером я никуда не ходил; сидел дома и пил чай. Модя ходил гулять. Теперь стоят великолепные лунные ночи. Воскресенье. 5/17 Спал не без некоторых странных лихорадочных сновидений, но хорошо. У меня грипп, т. е. маленькое болезненное состояние, очень приятное, когда хочется нежиться и валяться. Насморк ужасный. Ездили после завтрака кататься в городок Faggia на расстоянии вёрст 10. Вечер сидел дома, с нетерпением дожидаясь 10 часов, чтоб лечь спать. Так и сделал. Понед[ельник] 6/18 февр[аля] 1878 г[ода] Спал очень сладко и крепко, но опять с лихорадочными сновидениями. Между прочим, с изумительною живостью видел во сне, что обедал вдвоём с Россини и ругал увертюру «Вильгельма Телля», а тот обижался. Хотел все объять необъятное, как всегда при маленьком жарке. Проснулся здоровый. Сегодня последний день нашего пребывания в San-Remo. Рекапитулируя все 7 недель, проведённых здесь, я не могу не прийти к заключению, что они принесли мне громадную пользу. Благодаря правильности жизни, подчас скучного, но всегда ненарушимого спокойствия, а главное, благодаря времени, которое залечивает всякие раны, я вполне выздоровел от сумасшествия. Я, несомненно, был несколько месяцев сряду немножко сумасшедшим, и только теперь, вполне оправившись, я научился объективно относиться ко всему, что наделал во время этого краткого сумасшествия. Тот человек, который в мае задумал жениться на А[нтонине] И[вановне], в июне как ни в чем не бывало написал целую оперу, в июле женился, в сентябре убежал от жены, в ноябре сердился на Рим и т. д. — был не я, а другой Пётр Ильич, от которого теперь осталась только одна мизантропия, которая, впрочем, вряд ли когда-нибудь пройдёт. Я перестал трагически смотреть на А[нтонину] И[вановну] и на свою неразрывную связь с ней. Лишь бы только она оставила в покое всех моих близких и меня, пусть себе наслаждается жизнью. Но для того, чтобы она оставила нас в покое, нужно, чтобы ты перестал потворствовать ей и исполнил бы мою просьбу, изложенную в последнем письме. Это тварь слишком презренная, чтоб с ней церемониться. Платить, пожалуй, нужно все, чего она просит, — но не даром, а требуя от неё, чтоб она не тревожила нас. Итак, пусть даст положительное обязательство держать себя подальше, — иначе она не получит ни [...]. Своим выздоровлением я больше всего обязан тебе, Надежде Филаретовне и Модесту, сожительство которого вместе с Колей (я безгранично люблю этого ребёнка) составляют для меня истинное благо. Теперь 12 часов утра. Я допишу этот листочек завтра вечером в Пизе, где мы будем ночевать. Пиза Среда утром. 19/8 ф[евраля] Ехали вчера от 7 час[ов] утра до 7 ч[асов] не останавливаясь, без единой станции, где бы можно было поесть. Даже в Генуе едва успели перебежать с одного поезда на другой. Притом для экономии поехали во 2-ом классе. Ужасно неудобно и утомительно! До сих пор ещё ничего не видели. После ужина и после того, как Коля заснул, мы с Модестом пошли погулять и заходили постоять в театр, где шла «Forza del Destino». Театр огромный и великолепный, но пустой. Исполнение отвратительное, а тенор имел совершенно фигуру Апухтина. Только что я встал. Погода, к счастью, великолепная. Целую тебя крепко. П. Чайковский |
Saturday, 4/16 February 1878 We took a wonderful donkey ride a couple of hours from here to the church of Santa Maria di Guardia, situated on a high mountain with an astonishing view. I'm somewhat unwell today with a slight fever and a runny nose. For this reason I didn't go anywhere in the evening; I sat at home and drank tea. Modest went for a stroll. The moon is shining magnificently at night now. Sunday. 5/17 I slept well, but not without some strange fever drams. I have grippe, i.e. a minor illness, very pleasant, when you just want to wallow and lounge around. The runny nose is awful. After lunch we went for a ride to the little town of Faggia, approximately 10 versts away. In the evening I went home, impatiently waiting for 10 o'clock so I could go to bed. And so I did. Monday 6/18 February 1878 I slept very sweetly and soundly, but again with fever dreams. By the way, in one astonishingly vivid dream I saw myself dining alone with Rossini and being scathing about the overture "William Tell", much to his offence. As always, I wanted to embrace the immensity by turning up the heat a little. I woke to find myself well. Today is the last day of our stay in San Remo. To recapitulate the whole 7 weeks we've spent here, I cannot help but come to the conclusion that they brought me enormous benefit. Thanks to the orderly life, occasionally tedious, but always unperturbed calm, and most importantly thanks to time, which heals all wounds, I've completely recovered from my madness. I was undoubtedly somewhat mad for several months in a row, and it's only now, having fully recovered, that I've begun to be objective about everything that I did during this brief madness. The man who decided to marry Antonina Ivanovna in May, wrote an entire opera as if nothing had happened in June, who married in July, fled from his wife in September, who was angry with Rome in November, etc. — well, this wasn't me, but another Pyotr Ilyich, of whom only his misanthropy now remains, and which, however, is hardly likely to go away. I have ceased to view Antonina Ivanovna and my inextricable connection with her in terms of a tragedy. If only she would leave me and all my loved ones alone, and let her enjoy her own life. But in order for her to leave us alone, it's essential that you stop indulging her and fulfil the request stated in my last letter. She is much too contemptible a creature to stand on ceremony with. Therefore, let her give a firm undertaking to keep away, otherwise she won't receive [...]. I owe my recovery most of all to you, to Nadezhda Filaretovna, and to Modest, whose association with Kolya (I love this child infinitely) constitutes a true blessing for me. It's now 12 o'clock in the morning. I'll finish this sheet of paper tomorrow evening in Pisa, where we'll be spending the night. Yesterday we rode from 7 o'clock in the morning until 7 in the evening non-stop, without a single station where we could eat. Even at Genoa we barely had time to run from one train to another. Moreover, for the sake of economy we travelled in 2nd class. It was awfully uncomfortable and exhausting! We haven't seen anything yet. After supper and after Kolya fell asleep, Modest went for a stroll and stopped by a theatre where "Forza del Destino" was on. The theatre was enormous and magnificent, but empty. The performance was abominable, and the tenor had exactly the figure of Apukhtin. I've only just risen. The weather, fortunately, is magnificent. I kiss you hard. P. Tchaikovsky |
