Letter 765

Date	20 February/4 March 1878
Addressed to	Nadezhda von Meck
Where written	Florence
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 3130)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 121–123 (abridged) П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк, том 1 (1934), p. 220–223 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VII (1962), p. 130–133 To my best friend. Correspondence between Tchaikovsky and Nadezhda von Meck (1876-1878) (1993), p. 188–191 (English translation)

Text

Russian text (original)

Флоренция  4 марта 20 февр[аля]  1878 Сегодня канун последнего дня карнавала. На улицах необычайное оживление, но далеко не то, что бывает в эти дни в Риме, судя по описаниям. Ходят по тротуарам группы переодетых, но не замаскированных мужчин и поют песни хором. На Lungarno и в Cascino, где я гулял сегодня перед обедом, была просто давка и множество богатых экипажей с расфранчёнными дамами и изящными господами. После обеда я отправился в один из многочисленных здешних театров, где должна была даваться новая опера какого-то неизвестного маэстро, «I falsi monetari». Театр этот называется Arena Naziоnale. Он переделан, по-видимому, из громадного цирка. Дешевизна мест необычайная. Я заплатил 70 сантимов за вход и 50 за posto distinto, т. е. за одно из лучших мест. Помещение громадное, народу видимо-невидимо, мужчины курят, певцов едва слышно, музыка пошлая и бездарная до поразительной степени, жарко, душно. Я едва высидел акт и нашёл, что гулять на чистом воздухе гораздо приятнее. Ночь восхитительная, тёплая, небо усеяно звёздами. Хороша Италия! Теперь, нагулявшись, я пришёл домой и почувствовал желание поговорить с Вами, мой несравненный и дорогой друг. Окно открыто; я с наслаждением вдыхаю ночную свежесть после жаркого весеннего дня. Как мне странно, жутко, но вместе и сладко думать о далёкой, невыразимо любимой родине! Там ещё зима. Вы сидите в своём кабинете, быть может, у топящегося камина. Мимо Вашего дома проходят укутанные в шубы москвичи и москвички, среди тишины, не нарушаемой даже шумом экипажей благодаря санной дороге. Как бесконечно далеки мы друг от друга. Вы среди зимы, — я в стране, где деревья уже зеленеют и где я пишу это письмо у открытого окна, в 11 часов вечера! И между тем, я думаю об этой зиме не с отвращением, а с любовью. Люблю я нашу зиму, долгую, упорную. Ждёшь-не дождёшься, когда наступит пост, а с ним и первые признаки весны. Но зато какое волшебство наша весна своей внезапностью, своею роскошною силой! Как я люблю, когда по улицам потекут потоки тающего снега, и в воздухе почувствуется что-то живительное и бодрящее! С какой любовью приветствуешь первую зелёную травку! Как радуешься прилёту грачей, а за ними жаворонков и других заморских летних гостей! Здесь весна подступает тихими шагами, понемножку, так что и не сумеешь определить с точностью, когда она установилась. И могу ли я умиляться при виде зелёной травки, когда и в декабре и в январе я имел её уже перед глазами? Но если нечего особенно умиляться, то всё-таки нельзя не находить большое наслаждение в роскошных свойствах итальянской природы и итальянского климата. Боже, избави меня вечно жить в этой чудной стране, но побывать в ней очень приятно, особенно теперь, когда тихо подкрадывающаяся весна уже успела принести с собой цветы и тепло. Я нахожу, что Вам необходимо в будущем году прожить 3, 4 зимних месяца в Италии. Насколько я знаю, Вы страдаете от холода и с трудом переносите суровость русской зимы. Как же Вам не устроиться в Италии. Это просто нужно для Вашего здоровья. Есть люди, как я, для которых холодный климат есть чистая благодать — таков мой организм, и мне подобает жить зимой в России. Другие, как Вы, не переносят холода и оживают вполне только в теплом климате, и если Ваши дела и семейные обстоятельства не помешают Вам оставить Москвы, то Вам непременно нужно это сделать. Мне было бы грустно, если Вы бы надолго уехали за границу; меня радует мысль, что Вы живете в моем городе, но я очень, очень желал бы для Вашего физического благополучия, имеющего столь великое влияние и на нравственное, чтоб Вы часть зимы, самую жестокую, проводили в Италии. Мне жаль Вас, дорогая моя Надежда Филаретовна! Очевидно, жизнь, которую Вы ведёте в Москве зимой, не отрадна, если Вам из-за холода приходится так безвыходно оставаться дома. Между тем, несмотря на превосходные материальные условия, Вы принуждены жить не так, как бы Вам хотелось. Грустно думать, что даже и большое богатство не даёт Вам полной свободы. Как я буду рад в будущем январе получить от Вас письмо из Неаполя, из которого я узнаю, что Вы вполне наслаждаетесь жизнью, насколько это вполне возможно! Помните, я писал Вам из Флоренции про мальчика, которого слышал вечером на улице и который так тронул меня своим чудным голосом. Третьего дня, к моей несказанной радости, я нашёл опять этого мальчика; он опять мне пел Perché tradir mi, perché lasciar mi, и я просто изнывал от восторга. Я не помню, чтобы когда-нибудь простая народная песня приводила меня в такое состояние. На этот раз он меня познакомил с новой здешней песенкой, до того прелестной, что я собираюсь ещё раз найти его и заставить несколько раз спеть, чтоб записать и слова и музыку. Приблизительно она следующая (воспевается какая-то Pimpinellа; — что это значит, не знаю, но узнаю непременно): Как жаль мне этого ребёнка! Его, очевидно, эксплуатируют отец, дяди и всякие родственники. Теперь, по случаю карнавала, он поёт с утра до вечера и будет петь до тех пор, пока голос не пропадёт безвозвратно. Уже теперь в сравнении с первым разом голос слегка надтреснут. Эта надтреснутость прибавляет новую прелесть феноменально симпатичному голосу, — но это не надолго. Родись он в достаточном семействе, — он, может быть, сделался бы впоследствии знаменитым (певцом) артистом. Вообще нужно пожить несколько времени в Италии, чтобы признать за ней безусловное первенство в вокальном искусстве. На каждом шагу слышишь здесь на улице превосходные голоса, и не далее, как в эту минуту, я слышу вдали очень красивый голос, во все горло распевающий высоким грудным тенором какую-то песню. Даже если голос и не особенно красив, то всякий итальянец - хороший певец по своей природе. У них правильная émission de voix и уменье петь всей грудью, не горлом, не в нос, как у нас. Последние дни доживаем мы здесь. В четверг 7 м[арта]/24 ф[евраля] едем в Clarens и, по всей вероятности, прямо, не заезжая даже в Соmо. Вчетвером не так-то удобно ездить с частыми остановками. Модест мучится угрызениями совести; он так увлёкся музеями, церквами и всякими другими достопримечательностями, что Коле приходится мало учиться. Да и мне уж довольно гулять среди шума и роскоши Флоренции. Представьте, что я до сих пор не получил ни единого отзыва о моей симфонии от московских друзей? Это очень странно. До свиданья, дорогая моя. П. Чайковский