Letter 766

Date	22 February/6 March 1878
Addressed to	Anatoly Tchaikovsky
Where written	Florence
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1154)
Publication	П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 378–380 П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 151–152 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VII (1962), p. 133–135 (abridged) Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 148–149 (English translation; abridged) Неизвестный Чайковский (2009), p. 244–246

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Флоренция Опять пишу задними числами. Прости! Много было впечатлений в продолжение последних дней. Я жил, а не прозябал. Был ли я счастлив? это другой вопрос. Но жил усиленно. Суббота. 18 февр[аля]/2 м[арта] 1878 г[ода] Вечером мне предстояло 1) rendez-vous и 2) встреча с певцом-мальчиком. Надежда увидеть последнего была так приятна, что превозмогла первую. Я отделался от любовного rendez-vous не без труда и весь отдался предстоящему впечатлению от пения нашего милого мальчика. Ровно в 9 часов я подошёл к месту, где должен был меня ожидать человек, обещавший найти его. И этот человек был тут, и какая-то толпа других мужчин с любопытством ожидала меня, и центром всего этого был наш мальчик. Прежде всего я заметил, что он немножко вырос и что он красив, тогда как мне с тобой показалось тогда, что он невзрачен. Так как толпа все увеличивалась место людное, то я направился подальше по направлению к Кашино. Дорогой я изъявил сомнение, что это не он. «Вы услышите, когда я запою, что это я был. Вы мне тогда дали серебряный полфранка!» Все это говорилось чудным голосом и проникало до глубины души. Но что со мной сделалось, когда он запел? Описать это невозможно. Я думаю, что ты не сильнее наслаждаешься, когда слушаешь пение П[анаевой]! Я плакал, изнывал, таял от восторга. Кроме известной тебе песни, он спел ещё две новых, из которых одна, Pimpinella, — прелестная. Я вознаградил щедро и его, и аколитов его. Дорогой к дому встретил Модеста и очень сожалел, что это было без него. Впрочем, в понедельник утром мы имели в виду услышать его снова. Начиная с этого вечера, я весь проникнут одним чувством, и та особа, которая доставила мне перед этим столько удовольствия, — стушевалась совершенно. Воскресенье. 19/3 Ничего особенного. Я был не совсем здоров вследствие дурно проведённой ночи. Вечером мы ходили с Модей в маскарад в главном театре Pergola. Я ожидал увидеть кипучее и буйное веселье. Ничуть не бывало. Очень мало народу, скверные костюмы, совершенное отсутствие дам, так что мужчины танцевали друг с другом. В числе масок была особа, но увы, она утратила для меня всю прелесть. Она наводила на меня скуку и больше ничего. Понедельник. 20/4 Он явился в 12 часов в костюме по случаю последних дней карнавала, в сопровождении двух усатых аколитов, тоже в костюмах. Только тут я рассмотрел его. Он положительно красавец с невыразимо симпатичным взглядом и улыбкой. Слушать его на улице лучше, чем в комнате. Он стеснялся, не давал полного голоса. Я записал все его песни. Потом водил его сниматься. Карточки его будут готовы уже после нашего отъезда; одну из них пошлю тебе. Вторник. 21/5 Вечером мне предстояло rendez-vous, но я решил отделаться. К счастью, встретил особу и наврал что-то. Вечер был свободный, и мы провели его с Модестом в театре, где давали карнавальную пиэсу с Арлекином, Коломбиной и т. д. Довольно забавно. Среда. 22/6 Утром получил письмо от Саши, очень меня тронувшее. Ходил осматривать Museo Nazionale, очень интересный; завтракали с Модей и Колей в нашем ресторане, помнишь? (Gille e Leta). Гулял в Cascino один, был очень далеко, сорвал несколько фиалок, которые вкладываю в это письмо. После обеда он придёт и будет петь. Я заранее наслаждаюсь. Завтра вечером едем прямо в Женеву к большому огорчению Модеста, которому Флоренция нравится. Но оставаться долее нельзя. Деньги текут как вода. Толичка, потрудись получить деньги за «Вакулу» и пошли их А[нтонине] И[вановне].

Florence I'm writing in hindsight again. Sorry! So much has happened to me over the last few days. I've been living, not vegetating. But have I been happy? That's another question. But I've been living to the full. Saturday. 18 February/2 March 1878 In the evening I had 1) a rendez-vous, and 2) a meeting with the boy singer. The hope of seeing the latter was so pleasant that it outweighed the former. Not without difficulty, I freed myself from the rendez-vous, and completely surrendered myself to the anticipation of our dear boy's singing. At precisely 9 o'clock, I approached the place where the man who promised to find him was supposed to wait for me. Yes, this fellow was here, and a crowd of some other men were waiting for me with curiosity, and our boy was at the centre of it all. First of all, I noticed that he had grown a little and that he was handsome, whereas you and I thought that he wasn't anything out of the ordinary. Since the crowd was growing, and the place was crowded, I moved further away towards the Cascino. On the way I expressed my doubts that this was him. "You will hear, when I start singing, that it is me. You gave me a silver half-franc then". All this was said in a wonderful voice and penetrated the depths of my soul. But what happened to me when he started to sing? This is impossible to describe. I think that you must find it no less enjoyable when you listen to Panayeva's singing. I wept, languished, melted with delight. Besides the song you know, he sang two more, one of which, Pimpinella, was lovely. I rewarded both him and his acolytes generously. On the way home I met Modest, and was very sorry that he hadn't been there. Anyway, we were thinking about listening to him again on Monday morning. As of this evening, I am completely captivated by a single feeling, and the person who gave me so much pleasure before this has completely faded away. Sunday. 19/3 Nothing in particular. I wasn't altogether well due to spending a poor night. In the evening, Modya and I went to a masquerade at the principal theatre, the Pergola. I was expecting to see the most ebullient and riotous fun. It was nothing of the sort. There were hardly any few people, awful costumes, and a complete absence of women, such that all the men danced with each other. There was one person amongst the masks, but alas, she lost all her charm for me. She bored me, and nothing more. Monday. 20/4 He appeared at 12 o'clock, in a costume, to mark the last days of the carnival, accompanied by two moustachioed acolytes, also in costumes. Only then did I see him properly. He is positively handsome, with an inexpressively sympathetic appearance and smile. It's better hearing him out in the street than inside. He was shy and didn't give his full voice. I noted down all his songs. Then I took him to a photographer. His pictures won't be ready until after we've gone; I'll send you one of them Tuesday. 21/5 I had a rendez-vous in the evening, but I decided to abandon it. Fortunately, I met the person and told some lie. The evening was then free, and I spent it with Modest at the theatre, where they were performing a carnival play with Harlequin, Columbine, etc. It was fairly amusing. Wednesday. 22/6 In the morning I received a most touching letter from Sasha. I went to see the Museo Nazionale — most interesting; I had lunch with Modya and Kolya at our restaurant (Gille e Leta), do you remember? While walking alone on the Cascino, very far away, I picked a few violets, which I'm enclosing in this letter. After lunch he will be coming to sing. I'm enjoying it in advance. Tomorrow evening we're going directly to Geneva, much to the chagrin of Modest, who likes Florence. But we can't stay any longer. The money's flowing like water. Tolichka, kindly receive the money for Vakula and send it to Antonina Ivanovna.