Letter 844

Date	27 May/8 June 1878
Addressed to	Modest Tchaikovsky
Where written	Brailov
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1493)
Publication	П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 417–418 П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 169–170 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VII (1962), p. 285–286 Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 166–167 (English translation; abridged)

Text

Russian text (original)

Браилов 27-го м[ая] 1878 г[ода] Что за пакостная система у судьбы во всякую бочку мёда непременно при мешать ложку дёгтя? Казалось бы, чего лучше, как мне, любящему от времени до времени уединение, пользоваться им в таком чудном месте и в такой восхитительной обстановке! Нет, все отрава какая-нибудь. Первые дни я грустил и беспокоился о тебе. Потом успокоился и начал было предаваться наслаждению беззаветно. Не тут-то было. Пришло письмо от А[нтонины] И[вановны], и с этой минуты меня терзает какое-то неопределённое беспокойство, потребность тотчас же приступить к делу и невозможность уехать отсюда без денег. И ехать нельзя, и наслаждаться спокойствием и одиночеством не могу. Но всего больше суетит и сердит меня мысль о том, что Толя живёт в Москве и я телеграфировал ему, чтобы ожидал меня там, а между тем определенного в виду ничего не имею. Я знаю, что Н[адежда] Ф[иларетовна] не ударит лицом в грязь. Знаю, что деньги будут, — но когда? как? сколько, где? — этого ничего не знаю. Словом, нужно ждать подачки от своей благодетельницы. Положим, благодетельница так деликатна, так щедра, что благодеяния её не в тягость. Но в подобные минуты всё-таки чувствуется ненормальность, искусственность моих отношений к ней. Между тем, по-видимому, все идёт так, как будто я вполне счастлив. Гуляю, ем, катаюсь вечером в лес и всегда с чаем, утопаю в роскоши, удобствах — но в тайне сердца червь беспокойства грызёт меня. Минутами даже бывает совсем скверно. Пессимизм берет верх над всем, начинаю беспокоиться обо всем и обо всех. Однако ж все это одни глупости и, в сущности, главная причина моего беспокойства — Толя. Выписать же его сюда не могу, да и незачем. Пока он будет ехать сюда, я получу деньги и снаряжусь. Ничего не пишу. Даже не переписываю больше скрипичных пиэс для Н[адежды] Ф[иларетовны]. Или читаю, а для чтения матерьялов бездна, или брожу по саду и в окрестностях, или ем и пью. Жаль, что погода вот уже 2 дня как испортилась. Третьего дня вечером мы только что приехали в лес, как началась жестокая гроза, все время заставившая меня просидеть с закрытыми глазами и ушами в сарае на пасеке. Вчера день был холодный, но вечером мы всё-таки ездили в лес с чаепитием. Боже, до чего я бы наслаждался, если б не проклятая ложка дёгтю! Напр[имер], что за прелесть вчерашний лес, искание белых грибов, которых здесь немало, и потом восхитительная полянка, на которой мы пили чай! Вечером вчера сыграл чуть не всего «Евг[ения] Онегина»! Автор был и единственным слушателем. Совестно признаться, но, так и быть, тебе по секрету скажу. Слушатель до слез восхищался музыкой и наговорил автору тысячу любезностей. О, если б все остальные будущие слушатели могли так же умиляться от этой музыки, как сам автор. С величайшим нетерпением жду известий из Гранкина, Адресуй мне в Москву, а потом в Каменку, ибо и в Москве долга не буду, и у Кондратьева, если и поеду к нему, долго не останусь. Целую тебя, Модя мой милый. П. Чайковский Колю нежно расцелуй.