Letter 852
Date | 9/21 June 1878 |
---|---|
Addressed to | Modest Tchaikovsky |
Where written | Nizy |
Language | Russian |
Autograph Location | Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1496) |
Publication | П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 421–422 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VII (1962), p. 297–298 (abridged) |
Text and Translation
The ellipses (...) indicate parts of the letter which have been omitted from all previous publications of this letter, and which it has not yet proved possible to restore from other sources.
Russian text (original) |
English translation By Brett Langston |
Низы 9 июня Милый мой Модя!
Если б я помнил, куда тебе телеграфировать, то тотчас бы воспользовался этим средством, чтоб узнать, что ты делаешь, ибо очень тяжело решительно не иметь о тебе никаких сведений. К Кондратьеву главнейшим образом мы поехали потому, что Алёша только сегодня выезжает из Москвы, а без него в Каменке жить невозможно. Здесь было бы довольно и весело и приятна, если б не отсутствие известий от тебя, а также положение домашних здешних обстоятельств, которое так же ужасно, так же не нормально, как и прежде. Алексей так же точно безобразничает, как и два года тому назад, но теперь это все стало ещё позорнее, так как он, женившись, живёт здесь совершенно самостоятельный барином и à la barbe de tout le monde производит неимоверные скандалы. Сегодня ночью произошло та самое, что два года тому назад заставило меня уехать, т. е. всеобщее пьянство, крики и шум в течение всей ночи, рвота, умаливания и упрашивания жены, — ну, словом, такая гадость, что мы с Толей всю ночь не спали и от бешенства расстроили себе нервы. Но на этот раз никакого скандала я не сделал и решился переговорить ласково. Был сейчас разговор, из которого я вынес чувство сожаления к Н[иколаю] Д[митриевичу]. Он согласился со мной на всех пунктах и дал слово уехать за границу. Мери во всем этом ведёт себя превосходно, с изумительным тактом. Завтра мы едем в Каменку, где я получу, конечно, известия о тебе. Не буду тебе описывать подробно, что произошло в Москве, — это был такой ад кромешный, что я без ужаса не могу вспомнить. Я очень рад, что сразу решился отложить дело развода. Каждый лишний день, проведённый среди московской вони, стоил бы мне месяца жизни. Теперь прежде всего нужно обстоятельна переговорить с А[нтониной] И[вановной] и предупредить её, в чем будет состоять её роль во всех фазисах дела. Малейшая неточность в роли может компрометировать все дела, а при колоссальном уме этой дивной женщины чего она не натворит, если не будет как следует промуштрована! [...] Прощай, мой милый. Лелею себя надеждой увидеться с тобой. Целую нежно тебя и Колю. Твой П. Чайковский |
Nizy 9 June My dear Modya!
If I'd remembered where to telegraph you, I would have employed this method at once in order to ascertain what you are doing, because it's very difficult having absolutely no information whatsoever about you. The main reason we went to Kondratyev's was because Alyosha was only leaving Moscow today, and it's impossible to live at Kamenka without him. It would be quite cheerful and pleasant here, were it not for the absence of news from you, as well as the state of the domestic arrangements here, which are just as awful, just as abnormal, as before. Aleksey is just as outrageous as he was two years go, but now it has become even more disgraceful, since, having married, he lives here as a thoroughly independent master, and à la barbe de tout le monde produces incredible scandals. Last night the same thing happened that compelled me to leave two years ago, i.e. general drunkenness, screaming and noise throughout the night, vomiting, beggars and beggaresses — well, in short, it was so vile that Tolya and I spent the entire night without sleep, with our nerves upset from rage. But on this occasion I didn't cause any scandal and decided to speak gently. I've just had a conversation, from which I came away feeling sorry for Nikolay Dmitryevich. He agreed with me on every point, and gave his word to go abroad. Mary behaves superbly in all this, with remarkable tact. Tomorrow we're going to Kamenka, where of course I'll receive news of you. I won't describe to you in detail what happened in Moscow — this was just such sheer hell that I can't recall it without horror. I'm very glad that I decided at once to postpone the divorce proceedings. Every additional day spent amidst the stench of Moscow would have cost me a month of my life. Now above all, a detailed conversation with Antonina Ivanovna is necesary, to warn her what her role will be in all stages of the case. The slightest deviation from her role can compromise the whole matter, and with the colossal mind of this divine woman, what damage she could do if she were not properly drilled! [...] Farewell, my dear fellow. I cherish the hope of seeing you. I kiss you and Kolya tenderly. Yours P. Tchaikovsky |