Letter 87
Date | between 8/20 February and 20 February/4 March 1866 |
---|---|
Addressed to | Modest Tchaikovsky |
Where written | Moscow |
Language | Russian |
Autograph Location | Saint Petersburg (Russia): National Library of Russia (ф. 834, ед. хр. 36, л. 3–4) |
Publication | П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 82–83 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том V (1959), p. 102–103 (abridged) |
Text and Translation
Russian text (original) |
English translation By Brett Langston |
Милый друг Модоша!
Я все это время очень занят, а потому так долго и не писал Вам. Рубинштейн задал мне очень важную работу, которую я хочу кончить к 3-ей нед[еле] поста. Ответы на твои вопросы следующие: 1) Относительно беспокойства о ничтожестве твоей личности прочти то, что я писал к Толе. Странно, что вы оба, вероятно не сговорившись и независимо от взаимного влияния друг на друга, страдаете одним и тем же. 2) О том, что Толя к тебе пристаёт, чтоб ты не занимался онанизмом, то в этом я его поощряю. Только постоянным надзором и даже именно приставанием можно тебя отучить от этого пастырства. Я даже Толстому хотел писать, чтоб он следил за тобой и стыдил тебя в случае, если попадёшься. На онанизмом вообще следует смотреть, как на отвратительную привычку, вкореняющуюся очень глубоко, и поэтому-то лучше оскорблять иногда твоё самолюбие и делать маленькие неприятности, чем допустить до погибели. Ты знаешь, что Анатолий если иногда и действительно надоедает тебе своим гувернёрством, то ведь в сущности он это делает по любви и желанию всякого добра. Точно так же и ты наблюдай за его несносным гримасничаньем и доводи его до бешенства, лишь бы он отучился. Ужасно затрудняюсь, когда приходится говорить про себя: жизнь моя совершенно однообразна и тихо, так что я и не знаю, что писать тебе. Вот разве одно маленькое обстоятельство. Я бываю довольно часто у соседей Тарновских. Там есть одна племянница, которая до того прелестна, что я подобного ещё ничего не видал. Я, признаться, очень ею занят, что даёт Рубиншт[ейну] случай приставать ко мне на ужаснейшим образам. Как только мы приходим к Тарновским, её и меня начинают дразнить, наталкивать друг на друга и т. д. Зовут её дома Муфкой, и я в настоящее время занят мыслю, как бы достичь того, чтобы и я имел права называть её этим именем: для этого стоит только покороче с ней познакомиться. Рубинштейн был в неё тоже очень влюблён, на уже давно изменил. Нрав мой теперь в лучшем порядке; я стал очень спокоен и даже весел. Меня очень утешает мысль а близости святой, лета и т. д. Я полагаю приехать в Петербург на всю страстную и святую. От Саши получил большое письма вчера. Она непременно нас ожидает к лету; меня только беспокоит то, что опять Ваше путешествие должно совершиться на чьи-нибудь чужие деньги. Я сделал на днях большой, подвиг, т. е. написал письма к Лиде Ольховской. Пожалуйста, отправьтесь в эта воскресенье к ней обедать. Целую тебя, милый Модоша, весьма крепка. Сделай то же с Анато[шей]. П. Чайковский |
Dear friend Modosha!
I'm very busy all the time, which is why I've not written to you in a while. Rubinstein has tasked me with very important work, which I want to finish by the 3rd week of Lent. The answers to your question are as follows: 1) Regarding your fears about being a nonentity, just read what I wrote to Tolya. It's strange that both of you, probably without discussing it and independently of each other, have the same affliction. 2) As for Tolya nagging you to not engage in onanism, then I support him in this. It's only by constant supervision, even nagging, that you can be weaned off this activity. I even wanted to write to Tolstoy so that he would keep an eye on you and embarrass you in the event that you were caught. Onanism ought generally to be regarded as a disgusting and deep-seated habit, and therefore it's better sometimes to humiliate you and be a minor nuisance, rather than to let it be your undoing. You know that even if Anatoly really annoys you with his bossiness, the point is that he's doing this out of love and wanting everything to be for the best. It's exactly the same as when you see him grimacing insufferably and send him into a rage, just to get him to stop it. It's awfully difficult to have to talk about myself: my life is so quiet and dull that I don't know what to write to you. Here's one really small thing: I see my neighbours the Tarnovskys quite often. Their niece is so lovely that I've never seen anything like her before. I confess that I'm very taken with her, which gives Rubinstein occasion to rib me in the most terrible manner. As soon as we arrive at the Tarnovskys, he begins teasing us both and pushing us together, etc. They call her Mufka at home, and I'm currently busy thinking about how I could earn the right to call her by this name: I'd only need to know her briefly for this. Rubinstein was also very much enchanted by her, although that changed ages ago. My mood is now in better order; I've become very calm and even cheerful. I'm very much comforted by the thought that it will soon be Easter, summer, etc. I dare say I'll come to Petersburg for all of Holy Week and Easter. I received a long letter from Sasha yesterday. She's certainly expecting us for the summer; my only concern is that once again your journey has to be made using someone else's money. I did something heroic the other day, i.e. I wrote a letter to Lida Olkhovskaya. Please, go to dinner with her this Sunday. I kiss you, dear Modosha, very hard. Do the same with Anatosha. P. Tchaikovsky |