Letter 89

Tchaikovsky Research
Date 7/19 April 1866
Addressed to Anatoly Tchaikovsky and Modest Tchaikovsky
Where written Moscow
Language Russian
Autograph Location unknown
Publication Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 1 (1900), p. 237–239 (abridged)
П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 85
П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 30–31
П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том V (1959), p. 104–105
Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 29 (English translation)
Notes Manuscript copy in Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve

Text and Translation

Based on a handwritten copy in the Klin House-Museum Archive, which may contain differences in formatting and content from Tchaikovsky's original letter.

Russian text
(original)
English translation
By Brett Langston
7 апреля 1866

Братцы!

Простите, что долго не писал. Путешествие совершил благополучно. Известие о покушении на государя дошло до нашего поезда уже на той станции, где мы пили чай, но только в очень неясном виде; мы уже вообразили, что государь умер, и одна близ сидевшая дама даже проливала по этому случаю слезы, а другая восхваляла необыкновенные качества души будущего государя. Только в Москве я узнал, в чем дело. Овации здесь происходят уму не воображаемые; напр[имер] в Большом театре третьего дни давали «Жизнь за царя», но его-то (как сказал бы Ларош) вовсе и не было. Как только появлялись поляки, так поднимался крик: «долой, долой поляков», хористы конфузились и умолкали, а публика требовала гимн, к[ото]рый и был пропет раз 20. В конце вынесли на сцену портрет государя, и далее уже нельзя описать, что была за кутерьма. С железной дороги я прямо попал на урок, и это подействовало на меня хорошо, т. е. я сразу опустился в; прозу моей московской жизни. Был принят здесь, конечно, весьма хорошо; у Тарновских в тот же день давался обед, а потом музыкальный вечер, который я открыл увертюрой из «Руслана и Людмилы». Погода здесь стоит великолепная, тепло, как в июне, и я вчера долго гулял по Александровскому саду. Разговоры все теперь вертятся на покушении против государя, и Комиссаров сделался в один день величайшею знаменитостью; в московском Английском клубе его единодушно избрали в почётные члены и послали ему золотую дворянскую саблю. Скучаю я довольно сильно, и, что всего глупее, у меня уже началось лихорадочное ожидание лета, так что, я то и дело рассчитываю дни и часы, а это будет отравлять теперь мою жизнь, ибо всё будет казаться, что ещё очень долго. Об поездке в Петербург, кажется, нечего и думать, ибо из одного разговора, к[ото]рый я имел вчера с Рубинштейном, оказывается, что обстоятельства финансовые мне этого не дозволят. Вчера вечером случилось следующее курьёзное обстоятельство: я остался у Тарновских один с тремя женщинами, и они насильно заставили меня с ними танцевать вальс, причём каждая по очереди играла; я устал до того, что насилу добрел до своей комнаты. Целую, пишите.

7 April 1866

Brothers!

Sorry for not writing in ages. I made the journey safely. The news of the assassination attempt on the Sovereign reached our train while we were drinking tea at the station, but only in the vaguest form; we were all imagining that the Sovereign had already died, and one lady sitting nearby even shed tears on this occasion, while another praised the extraordinary qualities of the future Sovereign's soul. It was only in Moscow that I learned the facts. The ovations happening here are unimaginable; for example, at the Bolshoi Theatre on the third day they gave "A Life for the Tsar", but (as Laroche would say) it wasn't anything at all. As soon as the Poles appeared, the cry went up: "Down, down with the Poles", the choristers became flustered and fell silent, and the audience demanded the national anthem, which was sung 20 times. At the end a portrait of the Sovereign was brought onto the stage, and then it all became an indescribable mess. I went directly from the railway station to lessons, and this was a good thing for me, i.e. I immediately sank into my prosaic Muscovite life. Naturally, I was received here very well; I had dinner with the Tarnovskys that same day, and then a musical evening, which I opened with the overture to "Ruslan and Lyudmila". The weather here is magnificent, it's as warm as June, and yesterday I went for a long stroll in the Aleksandrovsky Gardens. Every conversation now revolves around the attempt against the Sovereign, and in a single day Komissarov has become the greatest of celebrities. The English Club in Moscow unanimously elected him as an honorary member and sent him a golden ceremonial sword. I miss you quite a lot, and what's more, I've stupidly already begun to feverishly look forward to the summer, such that I keep counting the days and hours, and this will now poison my life because everything will seem to take ages. It seems to me that going to Petersburg is unthinkable, because from one conversation I had yesterday with Rubinstein it turns out that financial circumstances won't permit me to do this. Last night something curious happened: I was staying at the Tarnovskys by myself with three women, and they forced me to dance with each of them in turn. I was so tired that I could barely make my way to my room. Kisses, write.