Letter 90

Tchaikovsky Research
Date 8/20 April 1866
Addressed to Aleksandra Davydova and Lev Davydov
Where written Moscow
Language Russian
Autograph Location Saint Petersburg (Russia): National Library of Russia (ф. 834, ед. хр. 16, л. 32–33)
Publication Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 1 (1900), p. 239 (abridged)
П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 86–87
П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 31–32 (abridged)
П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том V (1959), p. 106–107
Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 10–11 (English translation; abridged)

Text and Translation

Russian text
(original)
English translation
By Anna Gorshkova
8 апреля 1866 г[ода]

Милые мои Лева и Саша!

Чувствую, что виноват перед Вами, слишком редко пишу, ни уж Вы меня простите. Я ездил [в] Петербург и провёл там две недели очень приятно, несмотря на то, что я приехал туда как раз ко дню смерти бедной Кати. Свиданье со всеми близкими сердцу было мне несказанно приятно; у Ваших бывал беспрестанно, они так же удивительно добры, как и всегда; бедная Вера ужасно скучает о том, что не может ехать в Каменку, и я даже боюсь, что это лето плохо подействует на её и без того слабое здоровье; когда нужно говорить о даче и о Каменке, то она всякий раз с трудом удерживает слезы, а иногда и просто плачет. Нельзя ли устроить её поездку? Кстати уж буду адвокатом за ещё двух существ, которые только и бредят о Каменке. Ты писала Вере, что можно бы было Толю и Модю оставить в Петербурге, но мы с нею решили даже не говорить им пока мест о таком решении; они (особенно Толя) совершенно упали бы духом. Одна из причин, почему им бы это лето хотелось провести в Каменке, та, что я буду у Вас, и это теперь единственное место, где мы можем пожить вместе. Если б ты знала, как эти два господина ко мне искренно привязаны (за что, впрочем, я воздаю им сторицей), то тебе бы стало жалко разлучать их со мною. Итак, милые друзья, если есть малейшая возможность, устройте эту поездку. Очень может быть, что часть издержек я в состоянии буду принять на себя. (Модесту, не столь страстно любящему Каменку, можно предложить остаться в Петербурге, может быть, он и согласится).

Вся Москва теперь в страшном волнении по поводу покушения на жизнь государя; овации здесь происходят невообразимые; вы прочтёте в «Моск[овских] Ведомостях» о том, что было, напр[имер], третьего дни в Большом театре (давали «Жизнь за Царя»), где и я присутствовал. По-моему, московская публика в порыве энтузиазма превзошла пределы благоразумия. Опера собственно и не шла, ибо, как только поляки появлялись, весь театр вопил: «Вон поляков» и т. д. В последней сцене 4 акта, когда поляки должны убить Сусанина, актёр, исполнявший эту роль, начал драться с хористами-поляками и, будучи очень силен, многих повалил, а остальные, видя, что публика одобряет такое посмеяние над искусством, над истиной, над приличием, — попадали, а торжествующий Сусанин удалился невредим, махая грозно руками и приоглушительных аплодисментах москвичей. Согласись, что это превышает всякое вероятие.

Дела мои идут успешно, кажется, я уже писал Вам о моем композиторском успехе в Москве; 24 апреля моя увертюра (та же самая) будет исполняться в Петербурге на concert-monstre в Михайловском манеже. К сожалению, я там не буду. В Каменку полагаю прибыть в 20-тых числах мая; перед отъездом напишу Вам ещё. Целую Вас обоих до изнеможения, а также и детей.

Кланяйся Николаю Васильевичу и наидобрейшей Катерине Васильевне; скажи ей, что если я забывал передавать ей поклоны, то это чисто по рассеянности, ибо ты знаешь сама, как мне она симпатична.

8 April 1866

My dear Lyova and Sasha!

I feel at fault before you for writing too rarely, but please forgive me. I went to Petersburg and spent two very pleasant weeks there, despite the fact that I had arrived there on the day that poor Katya died. Meeting with everyone close to my heart was exceptionally pleasant; I'm continually visiting your lot, they were as amazingly kind as always. Poor Vera is awfully upset that she can't go to Kamenka, and I'm even afraid that this summer will have a bad effect on her already poor health; whenever it's necessary to talk about the dacha and Kamenka, she is on the verge of tears every time, and sometimes she simply weeps. Wouldn't it be possible to arrange a trip for her? Incidentally, I'll be pleading for two more creatures who are just mad about Kamenka. You wrote to Vera that Tolya and Modya could be left behind in Petersburg, but she and I have agreed not to tell them about such a decision yet; they (especially Tolya) would be utterly dejected. One of the reasons why they should like to spend this summer in Kamenka is that I'll be there, and this is now the sole place where we can live together. If you only knew how sincerely fond these two gentlemen are of me (for which, however, I repay them a hundredfold), then you would be so sorry for keeping us apart. And so, dear friends, if there is the slightest opportunity, please do arrange this trip. It may very well be that I'll be in a position to take on some of the costs myself. (Modest, who doesn't love Kamenka quite as passionately, might agree to stay in Petersburg, if it was suggested to him.)

All of Moscow is now terribly agitated due to the the attempt on the Sovereign's life; the ovations here are unimaginable; you'll read what's been happening in the "Moscow Register", for example, the third day at the Bolshoi Theatre (at "A Life for the Tsar"), where I was present. In my opinion, the Moscow public went beyond the bounds of common sense in a fit of enthusiasm. The opera didn't actually happen, because as soon as the Poles appeared, the whole theatre cried "Off with the Poles", etc. In the last scene of the 4th act, when the Poles ought to kill Susanin, the actor performing the role began to fight with the Polish chorus, and, being very strong, he knocked a lot of them down, and the rest — seeing that the audience approved of such a mockery of art, of truth, of decency — fell over, and the triumphant Susanin was left unscathed, waving his arms menacingly to the Muscovites' deafening applause. You must admit that this is all beyond belief.

It seems that my affairs are going well, and I've already written to you about my composition's success in Moscow; on 24 April, my overture (the same one) will be performed in Petersburg at the concert-monstre in the Mikhaylovsky arena. Unfortunately, I won't be there. I expect I'll be arriving at Kamenka on 20th May; I'll write to you again before I leave. I kiss you both to exhaustion, and the children too.

Give my regards to Nikolay Vasilyevich and most kind Katerina Vasilyevna; tell her that if I forgot to send her my regards, this is purely from absent-mindedness, because you yourself know how dear she is to me.