Letter 95
Date | 7/19 June 1866 |
---|---|
Addressed to | Aleksandra Davydova |
Where written | Peterhof |
Language | Russian |
Autograph Location | Saint Petersburg (Russia): National Library of Russia (ф. 834, ед. хр. 16, л. 36–39) |
Publication | Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 1 (1900), p. 245 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 91–92 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том V (1959), p. 111–113 |
Text and Translation
Russian text (original) |
English translation By Brett Langston |
7 июня Милая моя Санюшка!
Тебе Толя уж, вероятно, объяснил многочисленные причины, заставившие меня отказаться от поездки в Каменку. Это мне очень, очень дорого стоило, тем более, что я лета и Каменки чаял как манны небесной; теперь буквально часу не проходит, чтоб я по поводу самых незначительных обстоятельств не вспоминал до малейших подробностей все, что делалось ровно год тому назад у Вас. Мне так хотелось погреться около Вас, т. е. тебя, Левы и Ваших детей, которых я, право, люблю как бы моих собственных, может быть, оттого, что таковых у меня никогда не будет. Все, что ты пишешь о них (напр[имер], вчерашнее описание Анюты в письме Левы), есть для меня нож в сердце, ибо сейчас же является мысль, зачем не поехал? и т. д. Да и увижу ли я Вас осенью? Бог знает. Вот и ещё одного греятельного аппарата лишился надолго, и это лишение весьма для меня чувствительно. Я говорю о Тольке. Впрочем, если Вы не решитесь при ехать в Петербург и если его присутствие доставляет Вам большое удовольствие, то приношу Вам его в жертву, ибо, клянусь, я весьма озабочен настроением Вашего духа, могущего сделаться минорным, если поездка в Петербург не осуществится. Словом, да будет так, как Вам желается. Мы живём на Мятлевской даче, в сущности, совсем недурно, и если бы не постоянно грызущая мысль о Каменке, то можно было бы найти эту жизнь приятной; погода порядочная. Папашу вижу беспрестанно; он теперь уже нимало не скрывает своих узаконенных отношений к Лизавете Мих[айловне], и я его за это хвалю. Мне иногда приходит в голову, что провидение поступило очень благосклонно, ниспослав ему (т. е. Папаше) упокоение старости в лице этой женщины. Он нуждается именно в женском уходе, а она ухаживает за ним, как за ребёнком; когда он приехал в Петербург, она собственноручно обмыла его чуть ли не с ног до головы. Эта непоэтическая подробность меня тронула; я подумал, а что, если бы её не было? Кто бы приготовил ему мягкий биток для его беззубия, ещё более мягкую постель для усталого тела, совершенно готовое для принятия его помещение и тысячу разных мелочей, возможных только, когда имеешь около себя любящую и преданную женщину. И вот как странно устроены люди! Женщина, казавшаяся бесстыдною и бессовестною, оказывается нежной, преданной, полезной и необходимой для всей мужской половины нашей фамилии, а между тем на самом дебюте своей карьеры, т. е. при поступлении к нам в должность экономки, она подвергается разным оскорблениям, малым и большим, даже однажды получает от двух соединённых тёток такой реприманд, от которого она долго не могла опомниться. Да, воистину добродетели скрываются вовсе не там, где мы читаем их вывеску. Ибо что, например. за такое rendezvous всех добродетелей Тётя Лиза? А ведь как она мало снисходит к слабостям других и как любит уязвить ближнего! Я говорю это потому, что нахожусь под впечатлением одного её милuго поступка. Впрочем, не в том дело. Что за идеальные люди Давыдовы! Но и это для тебя не новость, а мне трудно удержаться не говорить об них; в такой интимности, как теперь, я ещё никогда с ними не жил, и мне приходится каждую минуту удивляться бесконечной их доброте. Теперь обращаюсь к тебе, Толька! Я думаю о тебе ежеминутно, а за Вашим путешествием следил шаг за шагом. В настоящую минуту только не могу наверное себе представить, что ты делаешь, так как не знаю, поспели ли Вы к пароходу в понедельник. Полагаю, что нет. В таком случае ты теперь спишь в гостинице «Европа», что также делает Модест, смущая ночную тишину весьма изрядным храпом. Он ведёт себя хорошо; я нахожу, что он очень исправился в отношении обидчивости; никаких сцен ни у кого с ним не бывает; целый день поёт или пляшет самым беэвредным и безобидным способом. На меня даже очень приятно действует его постоянная весёлость и какая-то ровность нрава; каждый вечер он вместе с Алекс[андрой] Вас[ильевной] заказывает кушания, а по туалетной части сделался всеобщим и необходимым советником. Я уже начал оркестровать симфонию; здоровье в вожделенном состоянии; только на днях не спал целую ночь, ибо долго занимался, а потом меня мучили ударики. Напиши мне, Саша (впрочем, не трудись мне писать отдельно, я знаю, сколько ты пишешь), как здоровье Левы и прошла ли его боль в груди? Целую Вас всех от глубины души (прости за чушь) и кланяюсь всем, не исключая Вани; я как-то вспомнил его милую и добрую физиогномию, и мне стало грустно, что и его не увижу нынче. Толя, жду письма от тебя. П. Чайковский |
7 June My dear Sanyushka!
Tolya has probably already explained to you the numerous reasons that forced me to abandon the trip to Kamenka. This has cost me very, very dearly, the more so that I was looking forward to the summer and Kamenka like manna from heaven; now literally not an hour goes by without my remembering everything of the most insignificant circumstances, down to the smallest detail, that happened exactly a year ago there with you. I so wanted to bask in the warmth around you, i.e. you, Lev and your children, whom I truly love as if they were my own, which is perhaps why I'll never have any. Everything you write about them (for example, yesterday's description of Anyta in Lev's letter) is like a dagger in my heart, because I immediately think why didn't I go?, etc. And will I see you in the autumn? God knows. Here I've lost another source of warmth for quite a while, and I'm feeling this loss very deeply. I'm talking about Tolka. However, if you won't venture to Petersburg and if you enjoy his company, then I'll make the sacrifice for you, because, I swear, I'm very worried about your spirits, which may falter if the trip to Petersburg doesn't happen. In short, let it be as you wish. We're living at the Myatlevs' dacha, which really isn't at all bad, and were it not for the continually gnawing thoughts about Kamenka, then we could find this a pleasant life; the weather is decent. I see Papasha all the time; he no longer makes any secret of his relationship with Lizaveta Mikhaylovna, and I admire him for that. Sometimes I think that providence acted very benevolently in sending him (i.e. Papasha) contentment in his old age in the form of this woman. He needs a woman's care, and she looks after him as if he were a child; when he arrived in Petersburg, she personally washed him almost from head to toe. I was touched by this prosaic detail; I imagined what it would be like without her? Who would make him soft rissoles for his lack of teeth, an even softer bed for his tired body, a room completely ready to accommodate him, and a thousand different little things which are only possible when you have a loving and devoted woman around you. And it's funny how people can be like that! A woman who seemed to be shameless and unscrupulous turns out to be gentle, devoted, useful and essential for the entire male half of our family, and yet at the very debut of her career, i.e. upon taking up the position of our housekeeper, she was subjected to various insults, small and large, even once receiving a combined reprimand from two aunts, after which she didn't recover herself again for ages. Yes indeed, virtue doesn't always hide where we expect to find it. Take, for example, that rendezvous of all virtues, Aunt Liza? Yet how little she cares for the weaknesses of others, and how she loves to hurt those close to her! I'm speaking under the influence of one of her good deeds. But that's not the point. What ideal people the Davydovs are! Though this isn't news to you, it's still hard for me to resist saying it about them; I've never lived with them so intimately as I am now, and every moment I find myself taken aback by their boundless kindness. Now I turn to you, Tolka! I think about you every minute, and I've followed your journey step by step. At the moment I just can't imagine what you're doing, since I don't know whether you made it in time for the boat on Monday. I suppose not. In which case, you're now sleeping in the Hotel "Europe", as is Modest, breaking the silence of the night with a fair amount of snoring. He's behaving himself very well; I consider that he's greatly improved as regards his touchiness; there are no more scenes with him; he sings or dances all day in the most harmless and inoffensive manner. His constant cheeriness and even temperament have a very pleasant effect on me; every evening he and Aleksandra Vasilyevna order the food, and in the toilet department he's become a universal and necessary adviser. I've already started to orchestrate the symphony; my health is as good as it can be; except the other day I didn't sleep the whole night because I worked far too long, and then I was tormented by fits. Sasha, write to me (although don't bother writing to me specially, as I know how much you write), about Lev's health, and whether the pain in his chest has gone away? I kiss you all from the depths of my soul (sorry for the nonsense) and bow to everyone, even Vanya; somehow I remember his sweet and kind visage, and feel sad that I won't be seeing him today either. Tolya, I'm waiting for a letter from you. P. Tchaikovsky |