Letter 97
Date | 1/13 December 1866 |
---|---|
Addressed to | Anatoly Tchaikovsky |
Where written | Moscow |
Language | Russian |
Autograph Location | unknown |
Publication | Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 1 (1900), p. 261 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 94 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том V (1959), p. 115–116 |
Notes | Manuscript copy in Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve |
Text and Translation
Based on a handwritten copy in the Klin House-Museum Archive, which may contain differences in formatting and content from Tchaikovsky's original letter.
Russian text (original) |
English translation By Brett Langston |
1 декабря 1866 г[ода] Голубушка моя! Давно уже не писал тебе; не сердись, ибо не имеешь права сердиться. Ты должен знать, что... и т. д. Я только что воротился с одного вечера, на котором слушал превосходите вещи Шумана, исполненные Лаубом и Рубинштейном; после музыки был великолепный ужин, а потому и письмо это пишу с некоторым трудом. На прошлой недели приезжал сюда Кросс. Останавливался он у нас; я провёл с ним 4 дня неразлучно; довольно сильно кутили, и по этому случаю я истратил порядочный куш денег. Кутёж этот закончился маскарадом в воскресенье в Большом театре. Время в нем я провёл довольно весело; меня весь вечер интриговала какая-то совершенно, по-видимому, мне не известная, но тем не менее интересная и меня хорошо знающая маска. Потом я присоединился к Рубинштейну и ужинал с ним и его маской, причём мы пили (впрочем, кроме меня) ужасно много, так что мне пришлось везти домой Рубинштейн на совершенно пьяного; я ещё в первый раз видел его в таком ужасно пьяном виде. На другой день у меня страшно болела голова, и я насилу сидел у себя в классе. Также несколько раз виделся я здесь с Кюзелем, к[ото]рый на днях едет в Петербург и отвезёт Саше и Давыдовым мои карточки. Для Папаши я собираюсь сделать большой портрет и на днях буду сниматься; окажите ему это. Представь, что у меня все время (т. е. месяца два) была уверенность, что тётя Катя умерла, основанная на том, что Вы ни разу об ней не писали мне, и я приписывал это нежеланию огорчать меня. Из письма Моди, рассказывающего, что он там веселился 24 ноября, я впервые получил об ней известие, и ты себе не можешь представить, как я обрадовался, что она весела и жива. Поцелуйте её от меня и не говорите об моем глупейшем предположении. Впрочем, мысль, что в Петербурге кто-нибудь умер, меня постоянно и неуклонно преследует [как] кошмар; и если ты не хочешь, чтоб иногда вследствие твоего молчания и о тебе это бессмыслица не закралась бы в моем воображении, то пиши хоть два слова каждую неделю. В Петербург приеду 25 числа утром, если останусь жив и здоров. |
1 December 1866 My golubchik! I haven't written to you in ages; don't be angry, because you have no right to be angry. You should know that... etc. I've just come back from a soirée at which I listened to excellent things by Schumann performed by Laub and Rubinstein; after the music there was a magnificent supper, because of which I'm writing this letter with some difficulty. Kross came here last week. He stayed with us; I spent 4 days with him inseparably; we went on quite a binge, which led to me spending a fair amount of money. This revelry culminated on Sunday in a masquerade at the Bolshoi Theatre. I enjoyed myself quite a lot; I was utterly intrigued all evening by someone whose identity behind the mask I did not know, but who was nevertheless interesting and familiar to me. Then I joined Rubinstein and dined with him and his mask, and we drank an awful lot (except me, by the way), so that I had to take Rubinstein completely drunk; it was the first time I've seen him in such an awfully drunken state. The next day I had a terrible headache, and I could barely sit in my class. I also met a few times with Közel, who's going to Petersburg in a few days and will bring my pictures to Sasha and the Davydovs. I'm going to have a big portrait done for Papa, which will be photographed in a few days; be sure to give it to him. Just imagine that all this time (i.e. two months) I was sure that Aunt Katya had died, based on the fact that you never wrote to me about her, and I put this down to the fact that you didn't want to upset me. I first had news of her in Modya's letter saying that he was enjoying himself there on 24 November, and you can't imagine how happy I was that she was alive and in good spirits. Kiss her from me, and don't mention my foolish assumption. Anyway, the thought of someone in Petersburg dying constantly and relentlessly haunts me like a nightmare; and if you don't want this nonsense to creep into my imagination, thanks to you and your silence, then write at least a couple of words every week. I'm coming to Petersburg on the morning of the 25th, provided I remain alive and well. |