Letter 988
| Date | 28 November/10 December 1878 |
|---|---|
| Addressed to | Nadezhda von Meck |
| Where written | Florence |
| Language | Russian |
| Autograph Location | Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 2903) |
| Publication | П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк, том 1 (1934), p. 508–509 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VII (1962), p. 489–490 To my best friend. Correspondence between Tchaikovsky and Nadezhda von Meck (1876-1878) (1993), p. 390–391 (English translation; abridged) |
Text
| Russian text (original) |
Вечер в Pergоlа произвёл на меня грустное впечатление. В каком глубоком упадке музыка в Италии! Какая банально пошлая и вместе полная претензий музыка! Какое непозволительно дурное исполнение со стороны оркестра и хоров. Последние по составу, как всегда в Италии, отличны, голоса сильные и свежие, но поют так же, как и играет оркестр, - все сплошь ff, без оттенков, площадно, глупо. Самая опера маэстро Mercuri балаганно нелепа и вместе с тем скучна. Наконец, и внешняя обстановка в высшей степени мизерная. Такие декорации в городе, где жили Рафаэль и Микель-Анджело, — это даже непонятно. Поведение публики возмутительно. Как ни плоха опера, но говорить во время музыки, — на это только итальянцы способны. Единственное, что было хорошо, — это игра Ferni. У ней много апломба, виртуозности, хотя вкуса мало и ещё меньше той величавой простоты, с которой я привык слушать исполнение этой пьесы Вьетана. Ведь её нередко играл когда-то Лауб и как играл! С величайшим интересом прочёл Ваше письмо. То, что Вы говорите об условности общественного отношения к добру и злу, вследствие которой один и тот же факт то является преступлением, то нимало не предосудительным поступком, смотря по тому, какого пола и возраста субъект и объект преступления, — совершенно верно. Но, обращаясь к делу Жюжан, всё-таки невольно приходится сетовать на родителей. Погиб умный, хороший юноша, которому, может быть, предстояла хорошая будущность, и погибель эту они могли предотвратить. Камня в них я бы не бросил, ибо вина их до некоторой степени невольная и, во всяком случае, отрицательная, — но я скорблю, что они поступили не так, как Вы в подобном случае. Ещё я скажу по этому поводу, что Вы не совсем справедливы к обществу, говоря, что оно сваливает все на родителей, оправдывая Жюжаи. Модест пишет мне, что все глубоко возмущены вердиктом присяжных. В том-то и дело, что у нас присяжные почти никогда не бывают представителями мнения общества, хотя это должно бы было быть. Впрочем, Жюжан, во всяком случае, наказана, и Бог знает, что лучше для неё: пойти в Сибирь и нести достойное наказание или, оставшись на свободе, быть предметом презрения и отвращения. Присяжные её оправдали, но подозрение с неё не смыто, и жизнь ей предстоит ужасная, гораздо худшая той, которую ведут на каторге. Столкновения с людьми для неё невозможны, ибо и самый снисходительный и христиански добрый человек в глубине души никогда не простит ей того преступления, в коем она обвинялась и в которое общественный голос верит. Сколько хлопот я приношу Вам, мой добрый друг! Как мне совестно, что Вы даёте себе труд сами ездить искать синьора Воnсiani. Нет конца Вашим одолжениям и заботам. Ваш П. Чайковский |
