Letter 4410: Difference between revisions
m (Text replacement - ". что" to ", что") |
No edit summary |
||
| Line 8: | Line 8: | ||
|Notes=Manuscript copy in [[Klin]] (Russia): {{RUS-KLč}} | |Notes=Manuscript copy in [[Klin]] (Russia): {{RUS-KLč}} | ||
}} | }} | ||
==Text== | ==Text and Translation== | ||
Based on a handwritten copy in the [[Klin]] House-Museum Archive, which may contain differences in formatting and content from Tchaikovsky's original letter. | Based on a handwritten copy in the [[Klin]] House-Museum Archive, which may contain differences in formatting and content from Tchaikovsky's original letter. | ||
{{Lettertext | {{Lettertext | ||
|Language=Russian | |Language=Russian | ||
|Translator= | |Translator=Brett Langston | ||
|Original text={{right|''15 июня 1891 г[ода]''<br/>''г[ород] Клин, Моск[овской] губ[ернии]''}} | |Original text={{right|''15 июня 1891 г[ода]''<br/>''г[ород] Клин, Моск[овской] губ[ернии]''}} | ||
{{centre|Милый, дорогой друг!}} | {{centre|Милый, дорогой друг!}} | ||
Сейчас получил письмо Ваше и был прежде всего поражён удивлением, что Вы успели уже слетать в Нью-Йорк. Быстрота изумительная! Мне нравится решительность, смелость, энергия Ваша. Радуюсь, что Вы устроились в Америке, и надеюсь, что со временем и Эдуард Константинович одобрит Вашу решимость перебраться на время за океан. Известие же, что вместе с Вами приглашён ''Бродский'', ещё усиливает мою радость. Бродский — один из симпатичнейших людей, с коими мне приходилось сталкиваться; я предвижу, что Вы с ним отлично уживётесь, притом — он прекрасный артист и, как квартетный исполнитель, самый совершенный из всех, мною слышанных, не исключая даже ''Лауба'', который был слишком ''крупен'' для квартета. Но я отвлекаюсь в сторону. Всего больше меня занимает теперь вопрос, как кончилось Ваше берлинское пленение. Долго ли Вы ещё голодали? Приехали ли теперь в Останкино? Если б Вы дали себе труд написать, в какой гостинице остановились, — я бы сейчас же, на всякий случай, по телеграфу перевёл Вам деньги. До того мне жаль бедненького голодающего Франко-Руссо-Американца!!! Про себя пока скажу Вам, что я с неизъяснимым наслаждением вернулся в Россию, провёл очень приятную неделю среди родных в Петербурге, а затем приехал сюда и начал усердно заниматься частью | Сейчас получил письмо Ваше и был прежде всего поражён удивлением, что Вы успели уже слетать в Нью-Йорк. Быстрота изумительная! Мне нравится решительность, смелость, энергия Ваша. Радуюсь, что Вы устроились в Америке, и надеюсь, что со временем и Эдуард Константинович одобрит Вашу решимость перебраться на время за океан. Известие же, что вместе с Вами приглашён ''Бродский'', ещё усиливает мою радость. Бродский — один из симпатичнейших людей, с коими мне приходилось сталкиваться; я предвижу, что Вы с ним отлично уживётесь, притом — он прекрасный артист и, как квартетный исполнитель, самый совершенный из всех, мною слышанных, не исключая даже ''Лауба'', который был слишком ''крупен'' для квартета. Но я отвлекаюсь в сторону. Всего больше меня занимает теперь вопрос, как кончилось Ваше берлинское пленение. Долго ли Вы ещё голодали? Приехали ли теперь в Останкино? Если б Вы дали себе труд написать, в какой гостинице остановились, — я бы сейчас же, на всякий случай, по телеграфу перевёл Вам деньги. До того мне жаль бедненького голодающего Франко-Руссо-Американца!!! Про себя пока скажу Вам, что я с неизъяснимым наслаждением вернулся в Россию, провёл очень приятную неделю среди родных в Петербурге, а затем приехал сюда и начал усердно заниматься частью корректурами, частью сочинением. Был в Москве и посетил французскую выставку, которая мне страшно понравилась. Мне хочется Вас видеть. Когда отдохнёте дома от всех Ваших пертурбаций, — посетите меня, пожалуйста, или, если это Вам неудобно, устроим встречу в Москве. Но этот вопрос мы разрешим, когда я узнаю, ''приехали ли Вы и отъелись ли'' после берлинского голодания. Итак, прошу Вас, Жюль, напишите мне ''сейчас же'', иначе я буду беспокоиться о Вас. Ментер и Сапельников в ''Лондон'' не поехали, ибо кто-то их уверил, что сезон нынче скверный. Они теперь в Иттере, и Вася тоже мечтает поехать в Америку. Я его очень поощряю в этом замысле и думаю, что он может иметь большой успех, не только артистический, но и материальный. Я мечтал в конце лета отправиться погостить в Иттер. | ||
От ''Жоржа'' я получил в ''Нью-Йорке'' бесконечно милое и длинное письмо, в коем он с помощью приложенных письму документов и подробной истории своих отношений к Сафонову оправдывается от {{und2|ужасного}}, возведённого на него обвинения. Письмо это очень тронуло и понравилось мне; | От ''Жоржа'' я получил в ''Нью-Йорке'' бесконечно милое и длинное письмо, в коем он с помощью приложенных письму документов и подробной истории своих отношений к Сафонову оправдывается от {{und2|ужасного}}, возведённого на него обвинения. Письмо это очень тронуло и понравилось мне; он очень возвысился в моем мнении. ''Жорж'' в общении с людьми очень робок, и потому я только из письма его узнал, насколько он умён, оригинален и какая у него милая, возвышенная, тонкая натура. Однако Ваш папаша — молодец! Каких он милых сынков себе сделал! Мне очень хочется ещё поболать с Вами, но сейчас едут на почту, да и заниматься пора. | ||
Обнимаю Вас, милый мой Жюль, от всего сердца. Ужасно буду рад по скорей получить известие, что Вы ''сыты''. Кланяйтесь усердно отцу. | Обнимаю Вас, милый мой Жюль, от всего сердца. Ужасно буду рад по скорей получить известие, что Вы ''сыты''. Кланяйтесь усердно отцу. | ||
{{right|Ваш, П. Чайковский}} | {{right|Ваш, П. Чайковский}} | ||
|Translated text= | |Translated text={{right|''15 June 1891''<br/>''Town of [[Klin]], [[Moscow]] province''}} | ||
{{centre|Dear, good friend!}} | |||
I have just received your letter, and first of all I was struck with surprise that you had already made it to [[New York]]. Such incredible speed! I like your determination, courage and energy. I am glad that you have settled in America, and I hope that over time Eduard Konstantinovich will approve of your decision to move overseas for a while. The news that ''[[Brodsky]]'' has been invited along with you further intensifies my joy. [[Brodsky]] is one of the most sympathetic people I have ever encountered; I predict that you will get along together splendidly; moreover, he is a first-class artist, and, as a quartet performer, the most accomplished I have ever heard, not even excluding [[Ferdinand Laub|Laub]], who was too ''big'' for a quartet. But I digress. What occupies me most now is the question of how your captivity in [[Berlin]] ended. Were you starving for long? Are you coming to Ostankino now? Had you gone to the trouble of writing down the hotel where you were staying, I would have transferred the money to you by telegraph at once, just in case. I felt so sorry for the poor starving Franco-Russo-American!!! Now as for myself, I shall tell you that I returned to Russia with inexplicable pleasure, spent a very pleasant week amongst my relatives in [[Petersburg]], and then came here and began to work diligently, partly on proofreading, and partly on composition. I visited the French exhibition in [[Moscow]], which I liked terribly. I want to see you. When you have rested at home from all your upheavals, please visit me, or if this is inconvenient for you, we can arrange a meeting in [[Moscow]]. But we shall resolve this issue when I find out whether you have ''arrived and had your fill'' after the [[Berlin]] fast. So I ask you, [[Yuly Konyus|Jules]], to write to me ''at once'', otherwise I shall worry about you. [[Menter]] and [[Sapelnikov]] did not go to [[London]], because someone assured them that the season was dreadful. They are now in [[Itter]], and [[Vasily Sapelnikov|Vasya]] also has dreams of going to America. I am strongly encouraging him in this plan, and I think that he can have great success, not only artistically, but also materially. I have dreams of going to stay at [[Itter]] at the end of summer. | |||
I received from ''[[Georgy Konyus|Georges]]'' in ''[[New York]]'' an infinitely sweet and long letter, in which with the assistance of documents enclosed with the letter, and a detailed history of his relations with [[Safonov]], he justifies himself from the {{und2|awful}} accusations levelled against him. I was very moved and pleased by this letter; he has elevated himself greatly in my opinion. ''[[Georgy Konyus|Georges]]'' is very timid in his dealings with people, and so I only learned from his letter how intelligent and original he is, and what a sweet, sublime and refined nature he has. However, your father is a fine fellow! How nicely his sons have turned out! I am very keen to talk more with you, but they are just going to the post office, and it is time I was working. | |||
I embrace you, my dear [[Yuly Konyus|Jules]], with all my heart. I shall be awfully glad to receive word as soon as possible that you have had your ''fill''. Bow punctiliously to your father. | |||
{{right|Yours, P. Tchaikovsky}} | |||
}} | }} | ||
Latest revision as of 22:06, 29 June 2024
| Date | 15/27 June 1891 |
|---|---|
| Addressed to | Yuly Konyus |
| Where written | Maydanovo |
| Language | Russian |
| Autograph Location | unknown |
| Publication | Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 3 (1902), p. 489 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XVI-А (1976), p. 146–147 |
| Notes | Manuscript copy in Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve |
Text and Translation
Based on a handwritten copy in the Klin House-Museum Archive, which may contain differences in formatting and content from Tchaikovsky's original letter.
| Russian text (original) |
English translation By Brett Langston |
15 июня 1891 г[ода] г[ород] Клин, Моск[овской] губ[ернии] Милый, дорогой друг!
Сейчас получил письмо Ваше и был прежде всего поражён удивлением, что Вы успели уже слетать в Нью-Йорк. Быстрота изумительная! Мне нравится решительность, смелость, энергия Ваша. Радуюсь, что Вы устроились в Америке, и надеюсь, что со временем и Эдуард Константинович одобрит Вашу решимость перебраться на время за океан. Известие же, что вместе с Вами приглашён Бродский, ещё усиливает мою радость. Бродский — один из симпатичнейших людей, с коими мне приходилось сталкиваться; я предвижу, что Вы с ним отлично уживётесь, притом — он прекрасный артист и, как квартетный исполнитель, самый совершенный из всех, мною слышанных, не исключая даже Лауба, который был слишком крупен для квартета. Но я отвлекаюсь в сторону. Всего больше меня занимает теперь вопрос, как кончилось Ваше берлинское пленение. Долго ли Вы ещё голодали? Приехали ли теперь в Останкино? Если б Вы дали себе труд написать, в какой гостинице остановились, — я бы сейчас же, на всякий случай, по телеграфу перевёл Вам деньги. До того мне жаль бедненького голодающего Франко-Руссо-Американца!!! Про себя пока скажу Вам, что я с неизъяснимым наслаждением вернулся в Россию, провёл очень приятную неделю среди родных в Петербурге, а затем приехал сюда и начал усердно заниматься частью корректурами, частью сочинением. Был в Москве и посетил французскую выставку, которая мне страшно понравилась. Мне хочется Вас видеть. Когда отдохнёте дома от всех Ваших пертурбаций, — посетите меня, пожалуйста, или, если это Вам неудобно, устроим встречу в Москве. Но этот вопрос мы разрешим, когда я узнаю, приехали ли Вы и отъелись ли после берлинского голодания. Итак, прошу Вас, Жюль, напишите мне сейчас же, иначе я буду беспокоиться о Вас. Ментер и Сапельников в Лондон не поехали, ибо кто-то их уверил, что сезон нынче скверный. Они теперь в Иттере, и Вася тоже мечтает поехать в Америку. Я его очень поощряю в этом замысле и думаю, что он может иметь большой успех, не только артистический, но и материальный. Я мечтал в конце лета отправиться погостить в Иттер. От Жоржа я получил в Нью-Йорке бесконечно милое и длинное письмо, в коем он с помощью приложенных письму документов и подробной истории своих отношений к Сафонову оправдывается от ужасного, возведённого на него обвинения. Письмо это очень тронуло и понравилось мне; он очень возвысился в моем мнении. Жорж в общении с людьми очень робок, и потому я только из письма его узнал, насколько он умён, оригинален и какая у него милая, возвышенная, тонкая натура. Однако Ваш папаша — молодец! Каких он милых сынков себе сделал! Мне очень хочется ещё поболать с Вами, но сейчас едут на почту, да и заниматься пора. Обнимаю Вас, милый мой Жюль, от всего сердца. Ужасно буду рад по скорей получить известие, что Вы сыты. Кланяйтесь усердно отцу. Ваш, П. Чайковский |
Dear, good friend!
I have just received your letter, and first of all I was struck with surprise that you had already made it to New York. Such incredible speed! I like your determination, courage and energy. I am glad that you have settled in America, and I hope that over time Eduard Konstantinovich will approve of your decision to move overseas for a while. The news that Brodsky has been invited along with you further intensifies my joy. Brodsky is one of the most sympathetic people I have ever encountered; I predict that you will get along together splendidly; moreover, he is a first-class artist, and, as a quartet performer, the most accomplished I have ever heard, not even excluding Laub, who was too big for a quartet. But I digress. What occupies me most now is the question of how your captivity in Berlin ended. Were you starving for long? Are you coming to Ostankino now? Had you gone to the trouble of writing down the hotel where you were staying, I would have transferred the money to you by telegraph at once, just in case. I felt so sorry for the poor starving Franco-Russo-American!!! Now as for myself, I shall tell you that I returned to Russia with inexplicable pleasure, spent a very pleasant week amongst my relatives in Petersburg, and then came here and began to work diligently, partly on proofreading, and partly on composition. I visited the French exhibition in Moscow, which I liked terribly. I want to see you. When you have rested at home from all your upheavals, please visit me, or if this is inconvenient for you, we can arrange a meeting in Moscow. But we shall resolve this issue when I find out whether you have arrived and had your fill after the Berlin fast. So I ask you, Jules, to write to me at once, otherwise I shall worry about you. Menter and Sapelnikov did not go to London, because someone assured them that the season was dreadful. They are now in Itter, and Vasya also has dreams of going to America. I am strongly encouraging him in this plan, and I think that he can have great success, not only artistically, but also materially. I have dreams of going to stay at Itter at the end of summer. I received from Georges in New York an infinitely sweet and long letter, in which with the assistance of documents enclosed with the letter, and a detailed history of his relations with Safonov, he justifies himself from the awful accusations levelled against him. I was very moved and pleased by this letter; he has elevated himself greatly in my opinion. Georges is very timid in his dealings with people, and so I only learned from his letter how intelligent and original he is, and what a sweet, sublime and refined nature he has. However, your father is a fine fellow! How nicely his sons have turned out! I am very keen to talk more with you, but they are just going to the post office, and it is time I was working. I embrace you, my dear Jules, with all my heart. I shall be awfully glad to receive word as soon as possible that you have had your fill. Bow punctiliously to your father. Yours, P. Tchaikovsky |
