Letter 1548

Tchaikovsky Research
Date 22 July/3 August–24 July/5 August 1880
Addressed to Modest Tchaikovsky
Where written Simaki
Language Russian
Autograph Location Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1600)
Publication П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том IX (1965), p. 213–214

Text

Russian text
(original)
22 июля

Вчера было три грозы, и страху я натерпелся немало. Не могу удержаться, чтобы не описать тебе вторую из них. После первой грозы, бывшей во время обеда, я ходил гулять и, вер-нувшись в 5½ часов, пил чай на балконе. Небо было чисто, но откуда-то доносился непрерывный гул, как-бы от дальнего поезда жел[езной] до[роги]. Так как здесь его никогда не слышно, — то я недоумевал, чем объяснить это явление. Гул становился все сильнее и сильнее. Вдруг с юга из-за горизонта начала с неимоверной быстротой ползти туча. Она шла прямо на нас и состояла из лохматого, чёрного с багрово-белесоватой каймой авангарда, за которым виднелась плотная одноцветная серая масса. Авангард этот летел с неслыханной быстротой, гремя все сильнее и ужаснее. Замечательно то, что ни отдельных молний, ни отдельных ударов грома не было; но он весь трепетал и мерцал бесчисленным количеством молний и при этом гремел грозно, страшно, но совершенно ровно, как дробь барабана колоссальных размеров. Это было положительно страшно, но я был, несмотря на охвативший меня ужас, прикован к окну, — до того зрелище было грандиозно, дико, чудовищно красиво. Как только авангард очутился над нами и до нас дошла шедшая за ним сплошная серая масса, — поднялась буря, но такая, какой ещё я никогда не видал. Все застонало, завыло, задрожало. Деревья ложились на землю; в воздухе носились листья, ветви, целые сучья; по временам сквозь рёв невероятного урагана доносился треск ломающихся сучьев и валящихся деревьев. В довершение моего ужаса; градом разбило стекло в столовой. У меня душа в пятки уходила... Но все имеет конец. Буря затихла. Часов в 9 с запада начала ползти новая туча. Через час она разразилась: опять налетела буря, опять забарабанил град и заблистали ослепительные молнии. Буря была не так сильна, но зато на сей раз молнии ежеминутно падали в землю, заставляя домик мой дрожать до оснований. На меня нашёл панический страх...

Около часу ночи все затихло, но я ещё долго в отворенное окно смотрел на мерцание дальних молний и прислушивался к далёким раскатам.

Сегодня день чудный, но дорожки сада усыпаны обломками деревьев и листьями. Некоторые деревья повалены. Трава помята и повалена, как будто тут провело ночь стадо. Вода в реке страшно прибыла.

Модя! После бесчисленных колебаний и сопряжённых с ним мучений я, наконец, пришёл к заключению, что мне нужно уж если ехать, так ехать и к Кондратьеву, и к Жедринским, и к брату Николаю (которой зовёт тоже) и, наконец, почему бы тогда не заехать в Гранкино? На все это у меня не хватает ни денег, ни сил. Поэтому решено провести здесь ещё несколько дней (до 29-го) и потом в Каменку. Толя пишет, что 23 выезжает, останется в Рыбнице до 1-го авг[уста], потом к Коле на несколько дней, и потом в Каменку. К тебе мечтает съездить на возвратном пути в Москву. Модя! прости, что не попаду теперь к тебе, и позволь надеяться, что ты побываешь в Каменке. Уж очень хочется мне думать, что мы в течение лета ещё раз повидаемся. А может быть, я позже и попаду к тебе. Увидим!


24 июля

Сейчас получил твоё письмо. Я прыгнул от восторга, прочтя твоё предположение приехать в Каменку. Непременно, неизбежно ты должен приехать. Можешь ли ты сомневаться, что все будут в восторге! Некогда писать. Здоров, благополучен, доволен. 29-го уезжаю в Каменку. Обнимаю.

П. Чайковский

Ничего нельзя придумать умнее, как приехать тебе в Каменку. Это для всех польза и наслаждение. Леве скажу и Саше, чтобы они тебе написали. Отдельное помещение устрою!!!