Letter 2098

Date	5/17 September 1882
Addressed to	Anatoly Tchaikovsky
Where written	Kamenka
Language	Russian
Autograph Location	unknown
Publication	П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XI (1966), p. 206
Notes	Manuscript copy in Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve

Text and Translation

Based on a handwritten copy in the Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve at Klin, which may contain differences in formatting and content from Tchaikovsky's original letter.

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Каменка сент[ября] 5-го 1882 Милый Анатоша! Наконец, после нескольких дней неизвестности и даже некоторого беспокойства, Лева с Таней вернулись вчера. Теперь уже не будет здесь так беззаботно и покойно, как было без Тани; она уже все успела отравить своим присутствием: провалялась вчера целый день, целый день её тошнило, за обедом она была так страшно бледна, что кусок в рот не лез смотря на неё. Бедная, бедная Таня, — созданная, чтобы всех радовать, и между тем сделавшаяся, Бог знает отчего, отравой всеобщего спокойствия! Про Веру теперь уже имеются подробности. Она перенесла роды, конечно, не без страдания, — но совершенно благополучно и для себя и для ребёнка. Вчера Саша дала знать, что ей, т. е. Вере, советуют, однако же, не кормить ребёнка самой, а нанять кормилицу, которую хотят взять из Вербовки. Накануне Левиного приезда из Смелы телеграмма: «Сегодня вечером приеду Николай Чайковский», и действительно, в 11 час[ов] вечера этот железнодорожный туз явился, был обласкан весьма мной и девочками, отказался от ужина, так как в этот день был угощаем торжественным обедом у Барона Гана, каковое обстоятельство действительно и подтвердилось для нас частой отрыжкой, прерывавшей речь уважаемого старшого братца; провёл здесь ночь (в моем соседстве и мешал мне спать — сначала кашлем, а потом храпом); повидался с Левой, пообедал, выслушал при посещении большого дома целый ряд давным-давным надоевших историй из жизни Ник[олая] Вас[ильевича], рассказанных им самим, прогулялся с нами, рассказал несколько похабных анекдотов, которым смеялся больше всех, потрясая звучным басом своим поле и окрестности Каменки, потом, дав единый только рубль на чай Степану, а другим, не-смотря на мои указания, ровно ничего, — уехал с 8 час[овым] поездом в Петербург. Он уже целый месяц только и делает, что ездит, будучи председателем комиссии, которой поручено инспектировать все жел[езные] дор[оги]. Я был очень рад его видеть. Вот, кажется, и все достойные быть отмеченными происшествия каменской жизни. Я работаю усиленно, даже иногда слишком много утомляю свои мозги. Но мне страшно хочется поскорей оперу кончить и написать 6 пиэс ф[орте]п[ианных], которые мне заказал Пётр Иван[ович] за хорошую сумму, в коей страшно нуждаюсь. Бедный Модя был очень болен, у него был нарыв в горле. Теперь всё прошло. Он переехал с Колей на старую квартиру, очень доволен, что отделался от Алины, И письма его теперь очень весёлые. Целую тебя, голубчик мой, а также Паничку расцелуй от меня. Твой

Kamenka September 5th 1882 Dear Anatosha! Finally, after several days of uncertainty, and even some anxiety, Lyova and Tanya returned yesterday. It won't now be as carefree and peaceful here as it was without Tanya; she's already managed to poison everything with her presence: she lay around all yesterday, she was nauseous the whole day, at dinner she was so terribly pale that you couldn't even eat a bite looking at her. Poor, poor Tanya — created in order to bring joy to everyone, and yet, God knows why, she has become the poison of universal peace. There are now details about Vera. She gave birth, of course, not without suffering, but entirely safely for both herself and for the child. Yesterday Sasha let it be known that she, i.e. Vera, is advised not to nurse the child herself, however, but to hire a wet nurse, whom they want to take from Verbovka. The day before Lyova came, a telegram arrived from Smela: "Nikolay Tchaikovsky will be arriving this evening", and indeed, at 11 o'clock in the evening, this railway bigwig appeared, was treated very kindly by me and the girls, and refused supper, since that day he had been treated to a gala dinner at Baron Hahn's — a circumstance which was indeed confirmed for us by the frequent belching that interrupted the speech of the esteemed older brother; he spent the night here (as my neighbour, and prevented me from sleeping — at first with his cough, then with his snoring), saw Lyova, had dinner, listened to a whole series of tedious tall tales from the life of Nikolay Vasilyevich, recounted to him during a visit to the big house, he walked with us, told several bawdy anecdotes, which made him laugh more than anyone else, causing the field and the surrounding area of Kamenka to quake with his sonorous bass voice, then, giving only one ruble as a tip to Stepan, and, despite my instructions, absolutely nothing to the others, he left on the 8 o'clock train to Petersburg. For a whole month now, he has done nothing but travel, being the chairman of the commission charged with inspecting all the railways. I was very glad to see him. These, it seems, are all the noteworthy events of Kamenkan life. I am working diligently, sometimes even over-exerting my brain. But I'm awfully keen to finish the opera as soon as possible, and to write the 7 piano pieces which Pyotr Ivanovich commissioned from me for a good sum, which I need terribly. Poor Modya has been very ill, with an abscess in his throat. It has all passed now. He has moved with Kolya into the old apartment, very pleased to be rid of Alina. And his letters are all very cheerful. I kiss you, my golubchik, and also kiss Panichka from me. Yours