Letter 2983
| Date | 24 June/6 July 1886 |
|---|---|
| Addressed to | Nikolay Hubert and Aleksandra Hubert |
| Where written | Maydanovo |
| Language | Russian |
| Autograph Location | Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 92) |
| Publication | П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XIII (1971), p. 377–379 |
Text and Translation
| Russian text (original) |
English translation By Brett Langston |
Майданово 24 июня 1886 r[ода] [№] II Милые и дорогие Баташа и Тонечка!
Пропущу избитые до тошноты извинения в долгом молчании, разъяснения и оправдания, коими из 100 писем, наверно, начинается 99, и прямо перейду к краткому изложению всего пережитого мною с тех пор, как последний раз я писал из Тифлиса Баташе. Все моё пребывание в Тифлисе я смело могу назвать приятным сновидением, к сожалению слишком мимолётным. Бывают такие краткие периоды в жизни, в течение коих множество причин в результате дают ряд дней или даже недель безоблачно ясных и счастливых. К числу таких периодов принадлежит и моё Тифлисское житье. Сопровождаемый Толей и Паней, я поехал оттуда в Батум, и там, севши на небольшой французский пароход, «L'Arménie» поплыл сначала в Константинополь, а потом в Марсель. Плавание было удивительно благополучно. В течение 12 дней ни одного облачка на небе, ни единого часа волнения и качания. Притом дивные лунные ночи, извержение Этны, вблизи которой мы проходили, очень симпатичное маленькое общество, отличная еда, комфортабельная, чистенькая каюточка, — одним словом, все условия полнейшего благополучия. В Константинополе, как бывает в подобных случаях, видел в течение 24 часов слишком много интересного, чтобы сохранить определенное впечатление, — но скорее это впечатление неблагоприятно, ибо больше всего и живее всего я запомнил городских собак, о коих и по сию пору не могу думать без позыва к рвоте.... Фу, какая пакость! Долгое время я даже всю собачью породу ненавидел и об Волчке своём помышлял с отвращением. Теперь это прошло. Гораздо более поэтическое впечатление (точно будто я был на месте действия какой-нибудь из сказок Шехерезады) оставил во мне Трапезунд, в коем я пробыл перед тем несколько часов. При свиданье расскажу подробности. Марсель — город как город, чистый, благоустроенный, довольно оживлённый, но мало симпатичный. В Париже я пробыл месяц ровно. Чудный, удивительный, очаровательный город. Несмотря на несносный образ жизни, на множество неприятных и тяжёлых для такой деревенщины как я, часов и даже целых дней, я все же остался по-прежнему отчаянным любителем Парижа. Знакомств сделал множество. Иные из них были более приятны, другие менее, третьи весьма неприятны, — ибо приходилось надевать фрак и сидеть за длиннейшими обедами, занимая разговором соседних дам. Очень симпатична мне старушка Виардо; она совершенно пленила меня. Ambroise Thomas был в отношении меня поразительно любезен. Léo Delibes первый пришёл ко мне с визитом; Lamoureux и Colonne рассыпались в любезностях, Марсик устроил игру квартетов моих — одним словом, я вполне доволен оказанными мне любезностями. Что касается Маккара, то он ухаживал за мной на манер Бесселя, т. е. так, что постоянно хотелось ему сказать: «спасибо, но, ради Бога, убирайся от меня подальше!» Он мало симпатичен и слащав не в меру. Брандуков был со мной почти неразлучен. 15 числа я был уже в Петербурге, где провёл по семейному дельцу 2 дня, а в Мадино приехал 18 числа и пребываю здесь уже 6 дней. Нечего и говорить, что я безгранично, невыразимо счастлив был вернуться к себе. Как у меня мило здесь в эту пору! Как жаль, что Вы не увидите моего домика летом! Вместо Пани-мили и Толи на большой даче живут Кондратьевы. Я у них почти ежедневно в винт играю. Начал заниматься. Разумеется, во время путешествия я ничего или почти ничего не сделал. Нужно будет приналечь на работу, чтобы нагнать потерянное время. В общем результате я своей поездкой доволен, но денег, денег!!! Святители, сколько их я издержал. Даже подумать страшно!... Баташа, целую Ваши ручки. А Вас, Тоничка, в губки (небось рады!). Пишите. Ваш, П. Чайковский Погода все время подлец! Что-то в это лето мне вышьет Баташа? Гм, гм, ... гм... |
Maydanovo 24 June 1886 No. II I shall forgo the well-worn and sickening apologies, explanations and justifications for my protracted silence, with which 99 out of 100 letters must begin, and move directly to a brief summary of everything I have experienced since the last time I wrote to Batasha from Tiflis. I can dare to call my entire stay in Tiflis a pleasant dream — unfortunately a much too fleeting one. There are few such brief periods in life during which several circumstances result in a number of days or even weeks being cloudlessly clear and happy ones. My life in Tiflis belongs to such periods. Accompanied by Tolya and Panya, I went from there to Batum, and there, boarding a small French ship, "L'Arménie", sailed first to Constantinople, and then to Marseilles. The voyage was surprisingly safe. For 12 days there was not a single cloud in the sky, nor a single hour of agitation and pitching. Moreover, there were heavenly moonlit nights, the eruption of Etna, which we passed close by, a most agreeable little crowd, splendid food, a comfortable, clean cabin — in short, all the conditions for the most complete well-being. In Constantinople, as happens in such instances, I saw too many interesting things over the course of 24 hours to retain a detailed impression — but this impression is rather unfavourable, because above all and most vividly I remember the city dogs, about which I cannot think now without the urge to vomit... Ugh, how revolting! For a long while I even hated the entire dog species, and even thought about my Top with disgust. Now that has passed. A far more poetic impression (just as if I were placed in the action of one of Scheherazade's tales) was left on me by Trebizond, where I had been a few hours previously. I shall tell you the details when we meet. Marseilles is much more of a city — clean, well-maintained, quite lively, but not most agreeable. I stayed in Paris for exactly a month. A wonderful, amazing, charming city. Despite the unbearable way of life, many unpleasant and difficult days and even hours for a country dweller like me, I still loved Paris as desperately as before. I made numerous acquaintances. Some of them were more pleasant, others less so, some extremely unpleasant — for I was obliged to wear a tailcoat and sit through long dinners, engaging the neighbouring ladies in conversation. Most agreeable to me were the old lady Viardot; she utterly captivated me. Ambroise Thomas was remarkably gracious to me. Léo Delibes was the first to come to visit me; Lamoureux and Colonne showered me with pleasantries, Marsick arranged for my quartets to be played — in short, I am quite content with the courtesies shown to me. As regards Mackar he courted me in the manner of Bessel, i.e. such that I constantly wanted to say to him: "Thank you, but for God's sake, get away from me!". He is not most agreeable, and much too sickly-sweet. Brandukov was practically inseparable from me. By the 15th I was already in Petersburg, where I spent 2 days on family business, and I arrived in Maydanovo on the 18th, and have been here for 6 days now. Needless to say, I was infinitely, inexpressibly happy to be back home. How nice it is here now! What a pity that you will not see my little house in the summer! Instead of Panya dear and Tolya, the Kondratyevs are living in the large dacha. I play vint with them almost every day. I have started to work. Of course, I did nothing, or next to nothing, during the journey. I need to work all the harder to make up for lost time. The general outcome is that the journey was a pleasant one, but the money, the money!!! My stars, how much of it I have spent. It is frightening to think about...! Batasha, I kiss your hands. And you, Tonichka, on the lips (you are bound to like that!). Do write. Yours, P. Tchaikovsky The weather is wretched the whole time! Will Batasha be embroidering something for me this summer? Hmm... hmm... hmm... |
