Letter 3041

Date	3/15 September 1886
Addressed to	Modest Tchaikovsky
Where written	Maydanovo
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1823)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 3 (1902), p. 127–128 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 363 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XIII (1971), p. 443–444 (abridged) Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 360 (English translation; abridged)

Text and Translation

The ellipses (...) indicate parts of the letter which have been omitted from all previous publications of this letter, and which it has not yet proved possible to restore from other sources.

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

3 сентября 7 часов вечера Модинька! Очень пусто и тоскливо было после твоего отъезда. Но сегодня, возвратившись из Москвы, я особенно сильно ощущаю опустелость своего домика. Пишу тебе как раз в тот час, когда мы все пятеро (т. е. считая Зай и Буль) сидели перед ужином в моем кабинете. Очень грустно. Но, впрочем, со временем все это сглаживается. На другой день после твоего отъезда я поехал в Москву. Завтракал на вокзале; прямо оттуда отправился в Консерваторию на молебен и чтение отчёта (а также речи в честь Листа, произнесённой Кашкиным). Погода была столь необыкновенно чудная, что я, не дождавшись конца всех этих торжеств, поехал к Бутырской заставе, сел там на паровую конку (прелестная вещь!) и очутился в Петровско-Разумовском. В следующий раз, когда ты будешь в Москве летом, я непременно свезу тебя в Петровско-Разумовское. Ты не можешь себе представить, что это за прелесть! Я испытал хорошо и тебе знакомый тихий, торжественный восторг, который является, когда душа вполне открывается для восприятия впечатлений от красоты природы. Давно в такой степени я не наслаждался. И главное, что никто не тревожил моего одиночества в этом удивительно парке, который мало-помалу переходит в лес, да в какой лес! Потом был обед в честь Юргенсона п «Эрмитаже». Спичи без конца, и, в сущности, скука смертельная. Потом в компании кутил: был в «Эрмитаже» Лентовского, и опять ужинали в трактире. Весь следующий день я провёл тоже в Москве. Происходило заседание комитета при Синодальной конторе, коего я состою членом; да кроме того, в Хоровом обществе тоже присутствовал на заседании. За сим у Юргенсона в магазине при Танееве и Губерте был сыгран квартет Катуара. Они, как и я (особенно Танеев), в совершенном восторге от его талантливости. Хотел возобновить вчерашний восторг и поехал один [в] лес между парком и Петровским-Разумовским. Было приятно, но уж не так, как накануне. Я в этот день не обедал вовсе; а вечером в ложе с Губертами и Сашей Гудимом присутствовал на представлении «Руслана». Очень приятно было. Потом ужинали. Как мне жаль, что Гудим покидает Москву и поселяется в деревне. Он будет в Питере. Ты его увидишь. Жил я в этот приезд у Юргенсонов. Ах, как мне это не по нутру. [...] Сегодня с утренним поездом к обеду домой прибыл. Мне очень неприятно, что Алексей с Василием в ссоре. Это в первый раз. Назар присутствовал при ссоре и может тебе рассказать. Они не разговаривают. По-моему, Алексей в этом деле прав. Вероятно, обойдётся, но всё-таки очень жаль. Завтра принимаюсь [за] переписку романсов. Письмо твоё прочёл с живейшим интересом. Каков Лев Васильевич. Он что-то в последнее время стал рожки показывать. Целую, обнимаю крепко. П. Чайковский Как грустно мне было сегодня кормить куриц! Их прибавилось несколько.

3 September 7 o'clock in the evening Modinka! It's been very empty and miserable since you left. But today in particular, having returned from Moscow, the emptiness of my little house is overpowering. I'm writing to you at the very time when all five of us (i.e. counting Zay and Bul) were sitting in my office before supper. It's very sad. But, anyway, all this will smooth itself out with time. The day after your departure I went to Moscow. I had lunch at the station; from there I went directly to the Conservatory for the service and the reading of the report (as well as a speech in honour of Liszt, delivered by Kashkin). The weather was so exceptionally wonderful that, without waiting for the end of these celebrations, I went to the Butryskaya turnpike, seated myself in a steam tram (a delightful thing!), and found myself in Petrovsko-Razumovskoye. Next time you are in Moscow in the summer, I'll certainly take you to Petrovsko-Razumovskoye. You can't imagine what a delight it is! I experienced the quiet, solemn delight that is familiar to you, which happens when the soul is fully opened to the perception of impressions from the beauty of nature. I haven't enjoyed it to such an extent in ages. And importantly, there was no one to disturb my solitude in this astonishing park, which little by little turns into a wood, and what a wood! Then there was a dinner in Jurgenson's honour at the "Hermitage". There were endless speeches which were, in essence, deadly boring. Then I caroused in company: with Lentovsky at the "Hermitage", and, again when we had supper at a tavern. I spent the whole of the following day in Moscow as well. There was a meeting of the committee at the Synodal office, of which I am a member; besides this, I also attended a meeting of the Choral Society. After this, Catoire's quartet was played in Jurgenson's store, with Tanyev and Hubert. Like me, they (particularly Taneyev) are absolutely delighted at how talented he is. I wanted to renew the previous day's delight, and went alone to the wood between the park and Petrovsko-Razumovskoye. It was pleasant, but not as much as the day before. I didn't have dinner at all that day, and in the evening I went to a performance of "Ruslan" in a box with the Huberts and Sasha Gudim. It was very nice. Then we had supper. How sorry I am that Gudim is forsaking Moscow and settling in the country. He'll be in Piter. You will see him. I stayed with the Jurgensons during this visit. Oh, how uncomfortable this was. [...] Today I arrived home in time for dinner on the morning train. It's very unpleasant for me that Aleksey and Vasily have quarrelled. This is the first time. Nazar was present at the quarrel and can tell you about it. They are not on speaking terms. I think Aleksey is in the right. It will probably resolve itself, but it's still a pity. Tomorrow I'll start copying out the romances. I read your letter with the keenest interest. How about Lev Vasilyevich? He's been showing his horns recently. I kiss and hug you hard. P. Tchaikovsky How sad I was feeding the chickens today! There were a few more of them.