Letter 665
| Date | 30 November/12 December 1877 |
|---|---|
| Addressed to | Nadezhda von Meck |
| Where written | Vienna |
| Language | Russian |
| Autograph Location | Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 3096) |
| Publication | Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 56–57 (abridged) П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк, том 1 (1934), p. 101–102 ("29 November/11 December") П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VI (1961), p. 266–268 To my best friend. Correspondence between Tchaikovsky and Nadezhda von Meck (1876-1878) (1993), p. 90–91 ("29 November/11 December"; English translation) |
| Notes | Original incorrectly dated "29 November/12 December" |
Text and Translation
| Russian text (original) |
English translation By Nick Winter |
Мне очень совестно, мой дорогой и милый друг! Я очень хорошо помню, что в последнем письме моем закончил словами: до завтра, а между тем это было три дня тому назад, и во все это время я не написал Вам ни одной строчки. Только сегодня в 10¾ брат мой уехал. Не буду распространяться о своих ощущениях по этому случаю: Вы их понимаете и без моего описания. Отъезд его замедлился вследствие различных задержек, которые пришлось испытать, прежде чем мой слуга мог получить паспорт. Наконец вчера в 5 часов он приехал. Я очень ошибся как насчёт тех неприятностей, которые вследствие незнания языка ему придётся испытать, так и насчёт того впечатления, которое заграница должна произвести на него. В качестве русского мужичка, столь же сметливого, сколько и смелого и не теряющегося ни при каких обстоятельствах, он совершил свой переезд так, как будто всю свою жизнь ездил из России за границу. Что касается впечатлений, то, по его мнению, дома в Вене гораздо хуже московских и вообще Москва не в пример лучше. Грусть разлуки с братом значительно легче переносится мною вследствие известия о взятии Плевны. Я чуть не бросился в объятия к кельнеру, пришедшему вчера утром с кофе и со словами, что «Plevna ist gefallen». Судя по здешним газетам, Австрия ощущает себя как будто обиженной этим успехом и дуется на нас за то, что лучшая турецкая армия в плену. Я было собирался сегодня же, в 1 пополудни, уехать в Венецию, но, во-1-х, не имел времени собраться, возвратившись с проводов брата, а во-2-х, Котек, хотевший сегодня уехать вечером в Берлин, чувствует себя нездоровым, и я не хочу его оставить одного. Он так много выказывал мне беспредельной дружбы, что я не могу не платить ему тем же. Мне бы очень приятно было бы когда-нибудь распространиться в письме к Вам об этом добром, милом и талантливом мальчике, но не скрою от Вас, что меня стесняет боязнь коснуться предмета разговора, быть может, неприятного для Вас. Я до сих пор хорошенько не знаю, в чем он виноват перед Вами, но из некоторых признаков заключаю, что он как будто чувствует себя виноватым. Между тем, я очень привязался к нему, и мысль, что он Вам, может быть, чем-нибудь досадил, просто тяготит меня. Что касается его отношения к Вам, то достаточно сказать, что ещё до того, как я познакомился с Вами, я уже питал к Вам самую горячую симпатию вследствие всего того, что он говорил мне про Вас. У него очень хорошее сердце и много искренности. Эта искренность, доходящая часто до наивности, всего более мне и нравится в нем. Завтра в 1½ я еду в Венецию и по приезде тотчас же напишу Вам. Я намерен тотчас же после устройства своего жилья приняться за окончание симфонии, которую начал оркестровать ещё в Каменке. Я не встану, пока не кончу. Работа эта очень привлекает меня. Котек, которому я играл кое-какие отрывки, был очень доволен; ему очень понравилось; так как он правдив, то это было мне очень приятно. До свиданья, дорогая Надежда Филаретовна! Глубоко преданный друг, П. Чайковский |
I feel very embarrassed, my dear, sweet friend! I remember very well concluding my last letter with the words until tomorrow, but in fact that was three days ago and during all this time I have not written you a single line. It was only today at 10.45 that my brother departed. I will not enlarge on my feelings on this subject: you will understand them even without my describing them. His departure was held up by a variety of delays which we were forced to suffer before my servant was able to receive his passport. He finally arrived yesterday at 5 o’clock. I was greatly mistaken both as regards the troubles he would experience as a result of not knowing the language, and also as regards the impression which abroad would surely have on him. As a Russian peasant, as quick on the uptake as he is bold and not to be flustered by any circumstance, he completed his journey as though he had spent his entire life travelling abroad from Russia. As for his impressions, his opinion is that the houses in Vienna are considerably worse than those in Moscow and that, in general, Moscow is better by far. My sadness at parting from my brother is significantly easier to bear as a result of the news about the capture of Plevna. I nearly rushed to embrace the waiter who came yesterday morning with the coffee and with the words "Plevna ist gefallen". To judge from the newspapers here, Austria feels as though it has been insulted by this success and is grumbling at us because the best Turkish army has been captured. I had been planning to leave for Venice today, at 1 in the afternoon, but, 1stly, I didn’t have enough time to pack after returning from seeing off my brother and, 2ndly, Kotek, who wanted to leave for Berlin this evenings is not feeling well and I do not wish to leave him on his own. He has shown me such boundless friendship that I cannot but repay him with the same. At some point I would love to write to you in more detail about this good, sweet and talented boy, but I will not hide from you the fact that I am inhibited by the fear of touching on a subject which might be unpleasant for you. I still do not really know what it is that you blame him for, but certain signs make bring me to conclude that he feels as though he is somehow at fault. Meanwhile, I have become very attached to him and the thought that he has possibly annoyed you in some way quite simply distresses me. As regards his relationship with you, suffice it to say that even before I became acquainted with you I already felt the most fervent liking towards you as a result of everything that he told me about you. He has a very good heart and great sincerity. It is this sincerity, which often borders on naïveté, that I like most about him. Tomorrow at 1.30 I go to Venice and will write to you as soon as I arrive. As soon as I have organised somewhere to live I am determined to get down to completing the symphony, which I already began to orchestrate in Kamenka. I won’t leave off until I finish. I am looking forward to the work. Kotek, to whom I played a few excerpts, expressed his satisfaction; he liked it very much; since he always tells the truth, I was very pleased indeed. Au revoir, dear Nadezhda Filaretnovna! Your deeply devoted friend, P. Tchaikovsky |
