Letter 678

Date	5/17 December–7/19 December 1877
Addressed to	Anatoly Tchaikovsky
Where written	Venice
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1121)
Publication	П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 326–329 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VI (1961), p. 285–287 (abridged)

Text

Russian text (original)

Венеция 17/5 дек[ября] С сегодняшнего дня начинаю свой дневник для тебя. Не знаю отчего, оттого ли, что я очень усердно целые дни сижу за симфонией, или оттого, что вообще я не в нормальном состоянии, только мне стало невыразимо трудно писать письма. Сейчас я с невероятной натугой написал 3 небольшие письмеца Котеку, Рабусу и Юргенсону. Только тебе и Модесту. да ещё M[ada]me Мекк я пишу без усилия. Кстати о M[ada]me Мекк. Сегодня 5-ое число, а о деньгах ни гу-гу. Теперь у меня в кармане всего 3 лиры, и если и завтра ничего от неё не будет, то придётся принять какие-нибудь меры. Я провёл ночь недурно. но и не особенно хорошо. Известие о приезде Модеста подействовало на меня самым благотворным образом. Я покоен. Но так как без мучений я жить не могу, то теперь мучаюсь мыслью, что Конради облагодетельствовал меня и что отныне я и Модест его рабы; иногда же мне приходит на мысль, что он раздумает, или что А[лина] И[вановна] родит неблагополучно. Словом, я в самом деле стал невыносимым человеком, на что, впрочем, ты и намекаешь в сегодняшнем письме, говоря, что я стал капризен и ещё что-то. Твоё письмо я получил сегодня утром за завтракам. Уж как я был рад! Я перечитал его раз 10 и с аппетитом смотрел на эту бумагу и этот конверт, которые ты вертел в своих руках так недавно. Где-то ты теперь! Когда я воображу себе, что ты, может быть, путешествуешь с Ант[ониной] Ив[ановной], то кровь от ужаса застывает в моих жилах! Что может быть ужаснее, как лицезреть это омерзительное творение природы! И к чему родятся подобные гадины! И к чему на меня нашло сумасшествие, к чему случилась вся эта пошлая трагикомедия! Что меня радует, так это то, что Алёша так мил, так весел. Об нем вовсе не приходится заботиться. Он всегда занят, нисколько не скучает, охотно остаётся один дома, когда я совершаю свою ежедневную одинокую прогулку. Он чрезвычайно хорошо понял, что мне от него нужно теперь, и удовлетворяет с лихвой всем моим требованиям. Погода сегодня уже второй день стоит великолепная. Выбор места, на котором мы живём, удачный в отношении прекрасного вида из окна, но очень не удачен в отношении столь любимой мной тишины. Даже ночью постоянно слышны голоса, шаги, пенье и т. д. Еда здесь в отеле ужасная. Ты бы просто погибал от голода! Сегодня на площади видел нашу Рааб, её подлого отца и толстяка-итальянца. Теперь 9 часов вечера. Мы пьём с Ленькой. чай: Получил сегодня от милого Котика письмо и телеграмму. В последнем он спрашивает о здоровье и о деньгах. Но какое блаженство думать, что приедет Модест. Я готов был бы поцеловать ноги у Конради за эту колоссальную услугу! Право, я не мог бы остаться здесь даже и с Алёшей. Не хлопочи о моем возвращении в Россию. Я весною и без того ворочусь, — но не ранее. Нужно дать Каменке вздохнуть от Ант[онины] Ив[ановны] и уж потом принять её супруга. До завтра, мой родной. Отсутствие денег меня мало тревожит. А как бы я тревожился, не будь известия о Модесте! 18/6 дек[абря] Получил сегодня утром письмо от Н[адежды] Ф[иларетовныl с векселем. Она прислала мне денег разом на 2 месяца. Письмо её на 8 листах опять с философией. Это письмо написано гораздо лучше и яснее предыдущего. Между прочим, она очень трогательно рассказывает о периоде, когда она жила с мужем и 5 детьми, имея 20 коп[екы] в день на расходы. Вообще, письмо доставило мне большое удовольствие. А Венеция всё-таки мне не по душе; должно быть, это твоё влияние. Погода стоит чудная. Целый день в комнате у нас солнце. Тем не менее, что-то такое делает для меня этот город противным. Ради Бога, уговори Модю, чтобы он выбрал какой угодно другой город, лишь бы не Венецию. Ночь эту я провёл довольно скверно. Хочу сегодня раньше лечь спать. Но всё-таки жизнь мне стала мила вследствие известия о приезде Модеста! Но почему меня берет какой-то страх и кажется, как будто этого не будет, Конради раздумает. Ал[ина] Ив[ановна] родит неблагополучно и т. д.? Завтра ещё напишу и затем отправлю к тебе этот отчёт за три дни. Еда делается мне здесь с каждым днём противнее. Получив вексель, я тотчас побежал к банкиру в надежде тут же получить деньги. Ничуть не бывало. Во-1-х, нужно наложить марку где-то около моста Риальто, во-2-х, вексель дан à trois jours de dates, и поэтому раньше пятницы денег не получу. Пришлось, занять в отеле 10 лир, а то не на что было бы папирос купить. До свидания, Толичка, до завтра! Среда. 19/7 дек[абря] 9 час[ов] веч[ером] Погода стоит удивительная. Днём так тепло, что в пальто едва ходить можно. Вечером луна глядит во всю рожу и чудесно освещает Венецию. И всё-таки она противна, и тому причиною вонь; вонь постоянная, хроническая и днём и ночью, и в дождь и в ясную погоду, повсюду она меня преследует. Ещё одно бедствие для такого обжоры, как я, очень чувствительное. Ты знаешь, как я нетребователен на еду, — мне всегда все вкусно. Кухня в Hôtel Beau-Rivage ужасная: иногда решительно есть нельзя. Ты бы, наверное, ничего не мог есть. Алёша хотя и уписывает все с свойственным его возрасту аппетитом, но и тот часто замечает, что нехорошо, Господи, что бы я дал за тарелку щей, пирог, биток, огурчик русский! Я тебе ещё не писал ничего о распределении дня. Встаю в обычное время, т. е. в 8 часов. Пью чай. занимаюсь. В 11 час[ов] спускаемся с Алёшей в особую комнатку, где подаётся завтрак из двух блюд с десертом. Потом ходим гулять с Алёшей, разумеется, больше всего по плошали. В 1½ возвращаюсь домой и опять работаю до самого обеда. В 5 часов опять спускаемся и обедаем. Обед состоит из супа, рыбы, двух viandes, legumes, жаркого, пирожного и десерта. Все это скверно, невкусно, тяжело и иногда даже вонюче. После обеда я гуляю один очень долго. Возвращаюсь около 8 часов, и пьём чай. Я пишу письма (с большим трудом), читаю газету «L'Italie» или «Пенденниса». Алёша ложится в 10, — я гораздо позже; 3-го дня лёг в 2 часа ночи. Мне сделалось грустно, я выпил коньяку, повеселел, стал читать «Пенденниса», и один эпизод так мне напомнил Кондратьева, что мне захотелось написать ему, что я и сделал. Написал ему очень неприятное письмо. На другой день раскаялся и послал другое с извинениями. Прощай, милый мой Толя. Будь совершенно покоен насчёт меня. Я здоров и даже весел. Твой, П. Чайковский