Letter 845

Tchaikovsky Research
Date 28 May/9 June 1878
Addressed to Aleksandra Davydova
Where written Brailov
Language Russian
Autograph Location Saint Petersburg (Russia): National Library of Russia (ф. 834, ед. хр. 17, л. 64–65)
Publication П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 418–419
П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VII (1962), p. 286–287

Text and Translation

Russian text
(original)
English translation
By Brett Langston
Браилов
28 мая

Ты меня спрашиваешь, моя голубушка, решусь ли я вернуться отсюда в свою хату? Да я бы сию же минуту полетел в эту хату с величайшим блаженством, если б можно было. Неужели ты думаешь, что потому, что здесь больше роскоши, чему Вас, так я не стремлюсь к вам душою. Нет никакого сомнения, что дом, местоположение, сад, окрестности, все здесь гораздо лучше, чем в Каменке. Я никогда не любил самую Каменку, а теперь, с тех пор как там изволила провести два месяца одна особа, мне кажется, что и самый воздух каменский отравлен. Но все это я забываю, со всеми недостатками Каменки мирюсь потому, что там живете Вы, т. е. самые близкие и дорогие для меня люди. Что касается специально моей хаты, то я её даже очень люблю. Она и сама по себе мила, и очень удобна для занятий.

Моё положение теперь адски глупое, и, несмотря на все хорошие стороны моей здешней жизни, я начинаю сильно суетиться, беспокоиться и даже злиться. Решительно не знаю, что делать. По делу развода мне кажется необходимым тотчас же ковать железо пока горячо. Поэтому, как это мне ни противно, а я должен уехать в Москву. Но ехать туда, не зная, что, и как деньги, — нельзя. Между тем я ещё не получил ответа на моё письмо к M[ada]me Мекк, где я ей возвестил о согласии А[нтонины] И{вановны] и спросил, как поступить с 10 тысячами. Уехать, не дождавшись ответа, тоже нельзя, ибо наши письма могут разъехаться, да, наконец, она, может быть, пришлёт мне деньги сюда. Не будь во всем этом несвоевременного отпуска Анатолия, большой беды бы не было. Но он в Москве и он мне в Москве будет нужен. Я телеграфировал ему, чтоб дожидался меня, и боюсь, что ему ждать придётся долго, да и совестно отнимать у него время от отпуска и заставлять по-пустому жить в Москве. Таким образом, все последние дни я нахожусь в возбуждённом и тревожном состоянии, которое отравляет мне все удовольствие. Кроме того, я испытываю какое-то тяжёлое и неловкое ощущение, чувствуя себя в эту минуту в безусловной зависимости от M[ada]me Мекк. Я знаю, что этот ложный стыд ни на чем не основан. Она делает это с такой дружбой, с такой искренней любовью, она так богата и т. д. — а всё-таки неловко и совестно.

Я недавно воротился из поездки в лес с чаем. Прогулка была бесподобная, и, будь я покоен, наслаждения было бы бездна. Но я торопился домой в надежде получить какое-нибудь известие, способное разъяснить мне вопрос, что делать? Приезжаю. Дворецкий говорит, что была телеграмма на имя Зайковского, поэтому он её отправил назад. Дурак! Нет сомнения, что это ко мне. Я заставил его послать назад в Жмеринку и теперь должен ждать 2 часа!

Ах, с каким восторгом я бы теперь очутился среди вас!

Всех целую и обнимаю. Когда дело разъяснится, я дам знать. Целую твою ручку.

П. Чайковский

Brailov
28 May

You ask me, my golubushka, if I will dare to return from here to my peasant hut? Indeed, I would fly to that hut this very minute with the greatest bliss, if I could. Do you really think that because it's more luxurious here than at yours, that my soul doesn't yearn to be with you? There is no doubt whatsoever that the house, the location, the garden, the surroundings, everything is far superior to Kamenka. I have never been fond of Kamenka itself, and now that a particular person has deigned to spend a couple of months there, it seems to me that the very air in Kamenka has been poisoned. But I forget all this, I put up with Kamenka's shortcomings, because you all live there, i.e. the people closest and dearest to me. As regards my hut in particular, I even love that very much. It's nice in its own way, and very convenient for working.

My situation is now hellishly stupid, and despite all the good aspects of my life here, I'm becoming greatly agitated, worried, and even angry. I absolutely don't know what to do. With a matter of divorce, it seems to me to be essentially to strike immediately while the iron is hot. So no matter how horrible it is for me, I must go to Moscow. But I cannot there go without knowing anything about the money. Meanwhile I haven't yet received a reply to my letter to Madame Meck, in which I informed her of Antonina Ivanovna's consent, and asked what to do about the 10 thousand. It's also impossible to leave without waiting for an answer, because our letters may cross, and ultimately she might send the money here. Were it not for Anatoly's untimely leave, all this wouldn't have been a great disaster. But he is in Moscow, and Moscow is where I need him to be. I telegraphed him to wait for me, and I'm afraid that he'll need to wait for a while, and it's a shame to take away his time on leave, and force him to stay twiddling his thumbs in Moscow. Thus, for the last few days I've been in an agitated and anxious state, which poisons all my pleasure. Besides this, I'm experiencing somewhat heavy and awkward feelings at the moment from my unconditional dependence on Madame Meck. I know that this false shame is unfounded. She does this with such friendship, such sincere love, she is so wealthy, etc. — but I feel awkward and ashamed all the same.

Not so long ago I returned from a trip to the woods with tea. The walk was incomparable, and if I had been at peace, this would have been extremely pleasant. But I rush home in the hope of receiving some news that could clarify the question of what I'm to do. I come home. The butler says there was a telegram addressed to Zaykovsky, so he sent it back. The fool! This was undoubtedly meant for me. I made him send off Zhmerinka to bring it back, and now I have to wait 2 hours!

Oh, how delighted I'd be to find myself amongst you now!

Kisses and hugs to everyone. I'll let you know when the matter is clarified. I kiss your hand.

P. Tchaikovsky