Letter 5046

Date	26 September/8 October 1893
Addressed to	Grand Duke Konstantin Konstantinovich
Where written	Klin
Language	Russian
Autograph Location	Saint Petersburg (Russia): Institute of Russian Literature of the Russian Academy of Sciences (Pushkin House), Manuscript Department (ф. 137, No. 78/31)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 3 (1902), p. 636–638 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XVII (1981), p. 193–194 К.Р. Избранная переписка (1999), p. 84-85

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Luis Sundkvist

Клин 26-го сентября [18]93 Ваше Императорское Высочество! «Реквием» Апухтина я прочёл несколько раз, вполне обстоятельно обдумал большую или меньшую пригодность его к музыке и пришёл, в конце концов, к отрицательному решению вопроса. Считаю излишним говорить, как мне приятно было бы угодить Вам. Но в подобных случаях нельзя руководствоваться косвенными побуждениями. Дабы музыка вышла достойна нравящегося Вам стихотворения, нужно, чтобы оно имело свойство согревать моё авторское чувство, трогать, волновать моё сердце, возбуждать мою фантазию. Общее настроение этой пьесы, конечно, подлежит музыкальному воспроизведению, и настроением этим в значительной степени проникнута моя последняя симфония (особенно финал). Но если перейти к частностям, то многое в этом стихотворении Апухтина, хоть и высказано в прекрасными стихами, — музыки не требует, даже скорее противоречит сущности её. Напр[имер], такие стихи, как: «В это мгновенье ему не сказали: выбор свободен — живи или нет. С детства твердили ему ежечасно» и т. д., и т. д. Вся эта тирада, проникнутая пессимистическим отношением к жизни, эти вопросы: «К чему он родился и рос?» и т. п. — всё это отлично выражает бессилие человеческого ума перед неразрешимыми вопросами бытия, — но, не будучи прямым отражением чувства, а скорее формированием чисто рассудочных процессов, — трудно поддаётся музыке. Уж если класть на музыку реквием, то скорее настоящий, средневековый латинский текст, несмотря на безобразие рифмованного стиха (рифмы в подлинном латинском стихосложении нет), превосходно передающий томление и страх, испытываемые нами ввиду похищенного смертью любимого человека. Есть и ещё причина, почему я мало склонен к сочинению музыки на какой бы то ни было Реквием, но я боюсь неделикатно коснуться Вашего религиозного чувства. В Реквиеме много говорится о Боге-судии, Боге-карателе, Боге-мстителе (!!!). Простите, Ваше Высочество, — но я осмелюсь намекнуть, что в такого Бога я не верю, или, по крайней мере, такой Бог не может вызвать во мне тех слёз, того восторга, того преклонения перед создателем и источником всякого блага, которые вдохновили бы меня. Я с величайшим восторгом попытался бы, если бы это было возможно, положить на музыку некоторые Евангельские тексты. Напр[имер], сколько раз я мечтал об иллюстрировании музыкой слов Христа: «приидите ко мне все труждающиеся и обременённые» и потом: «ибо иго моё сладко и бремя моё легко». Сколько в этих чудных, простых словах бесконечной любви и жалости к человеку! Какая бесконечная поэзия в этом, можно сказать, страстном стремлении осушить слёзы горести и облегчить муки страдающего человечества!.. Итак, простите, Ваше Высочество. Ей-Богу, был бы глубоко счастлив, если бы мог исполнить Ваше желание, — но это свыше сил моих. Вашего Императорского Высочества покорнейший слуга. П. Чайковский

Klin 26th September 1893 Your Imperial Highness! I have read through Apukhtin's "Requiem" several times and pondered quite thoroughly whether it might be more or less suitable for musical treatment, and I have finally arrived at a negative answer to this question . I consider it superfluous to say how agreeable it would have been for me to oblige you. However, in such cases it is impossible to be guided by indirect motives. For the music to be worthy of the poem you like, that poem would have to be able to rouse my creative feelings, to touch and stir my heart, to awaken my imagination. The general mood of this piece is of course susceptible of musical reproduction, and indeed my last symphony (especially the finale) is suffused by a similar mood. But if one turns to the details, there is a great deal in this poem of Apukhtin's that, even though it is expressed in wonderful verses, does not call for music, that is in fact even incompatible with the essence of music. For example, such verses as: "At that moment he wasn't told: 'you have a free choice: live or don't live'. From childhood it was drummed into him hourly" etc., etc. This whole tirade, pervaded by a pessimistic attitude to life, these questions: "What was the point of his being born and growing up?" etc. — all this expresses splendidly the human intellect's impotence when faced with the insoluble questions of our existence, but since it is not the direct reflection of a feeling, but rather the product of purely rational processes, it is not easily accessible to music. If one really did want to set a requiem to music, then one would be better served by the real medieval Latin text, which, despite the monstrosity of rhymed verses (in genuine Latin verse there is no rhyme), excellently conveys the anguish and fear that we experience at the sight of a beloved person being carried off by death. There is another reason, too, why I am reluctant to compose music for any sort of Requiem at all, but I am afraid of touching indelicately upon your religious sentiment. In the Requiem a lot is said about God the Judge, God the Chastiser, God the Avenger (!!!). Forgive me, Your Highness — but I shall venture to point out that I do not believe in such a God, or at least that such a God could not elicit from me those tears, that rapture, that veneration before the creator and source of all blessings, which would inspire me. If it were possible, I would be extremely delighted to attempt to set to music some Gospel texts. For instance, how many times have I dreamt of illustrating through music these words of Christ: "Come unto me all ye that labour and are heavy laden" and then: "For my yoke is easy and my burden is light" . How much infinite love and pity for man there is in these wonderful, simple words! What infinite poetry there is in this, so to speak, passionate striving to dry the tears of suffering mankind's grief and lighten its pains!.. And so, forgive me, Your Highness. Truly, I would be profoundly happy if I could fulfil your wish, but it is beyond my powers. Your Imperial Highness's most humble servant. P. Tchaikovsky