Letter 776

Date	2/14 March–4/16 March 1878
Addressed to	Anatoly Tchaikovsky
Where written	Clarens
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1158)
Publication	П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 386–387 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 153–154 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VII (1962), p. 150–151 (abridged) Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 150–151 (English translation; abridged)

Text and Translation

The ellipses (...) indicate parts of the letter which have been omitted from all previous publications of this letter, and which it has not yet proved possible to restore from other sources.

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Clarens Четв[ерг], 14/2 м[арта] 1878 Замечательный факт этого дня был приезд Котика, который явился в 2½ часа и был встречен на железной дороге нами всеми. Он потолстел и отрастил бороду. [...] весьма радовался свиданию с ним. Кормили его обедом и водили гулять. За ужином он конфузился, так как разговор весь шёл по-французски. Я привёл в большое смущение наших дам, спросив их, почему, будучи русскими, они не хотят говорить с нами по-русски. Обе ужасно покраснели и начали пороть какой-то вздор. Мы тщетно ломаем себе голову, чтобы узнать, что они и кто они? По выговору некоторых русских слов можно предположить, что они немки, а между тем они это отрицают. Изящный старый француз, который гостит у них, окончательно сбивает меня с толку. А впрочем, черт с ними. Мне нравится то, что они очарованы Колей и ухаживают за ним всячески. Холод ужасный, и снег валит толстыми хлопьями. В наших комнатах постоянно топятся печи, и это сообщает им очень уютный характер. Пятница, 15/3 м[арта] Опять неистовый холод. После утренней прогулки я до обеда писал. Я работаю над сонатой для ф[орте]п[ьяно]. (Не говори об этом.) Работал неудачно, неуспешно. После обеда ходили на Rigi Vaudois. Господи, как мне каждый уголок этой дороги живо напоминал тебя! Будь я один, я бы тотчас впал в меланхолию. К счастью, в таком большом и приятном обществе воспоминание о тебе не отравляло, а сообщало особенную прелесть прогулке. Кстати об обществе. Я не могу себе представить, как я перенесу разлуку с Колей. С каждым днём, с каждым часом моя любовь к нему усиливается. Никогда я не любил так глубоко и нежно ни одного ребёнка. На возвратном пути мы испытали очень неприятные минуты. Вздумали возвращаться не по большой дороге, а по какой-то тропинке, очень крутой, и попали в такое место, что ни вперёд, ни назад. Я боялся главнейшим образом за Колю. Одна минута была ужасная. Я упал и начал катиться по склизкому склону, грозившему падением с большой высоты, а Колю держал за руку. Кое-как удержался, но потрясенье было очень сильное. Вечером до ужина и после ужина музицировали. Котик навёз много нот, и ожидается ещё целая масса четырёхручных аранжировок из Берлина. Мне очень понравилась Symphonie espagnole Lalo. После чая играли мою 4-ую симфонию, которую Модя ещё никогда не слыхал. Суббота, 16/4 м[арта] 1878 г[ода] Хорошо спал. Гуляли. Занимался опять без увлеченья, насилуя себя. Не знаю и никак не могу постичь, почему, несмотря на столько благоприятных условий, я не расположен к работе. Выдохся я что ли? Приходится выжимать из себя жиденькие и дрянненькие мысленки и за каждым тактом задумываться. Но я добьюсь своего и надеюсь, что вдохновенье осенит снова. За обедом вспоминал тебя. Был бульи с хреном. Нас кормят так же вкусно, как и при тебе. Как надоело мне общество наших таинственных дам! Нужно все время говорить и говорить по-французски. К счастью, их гость жантильом, человек довольно интересный и бывалый. Ходили гулять в Châtelet и в Crêtes. Опять ты на каждом шагу. После прогулки я получил два очаровательных письма: одно от Н[адежды] Ф[иларетовны], другое от тебя. Твоё письмо я просто пожирал, до того оно интересно! Ты не поверишь, до чего мне нравится эта форма писем. Теперь я знаю все, что ты делаешь; живо представляю себе тебя в различных сферах, где тебе приходится действовать, и это мне в высшей степени приятно. Продолжаю беспокоиться насчёт А[лександры] В[алериановны]. Боюсь, чтоб, встретив препятствие, ты не начал сильно падать духом. Мне очень странно, что ты все ещё мучишься мыслью о своей моложавости. Я считаю это благоприятным обстоятельством. M[ada]me Мекк в совершенном восторге от твоей карточки. Брали ванну, и опять я вспоминал тебя. Много музицировали. Сейчас пойду спать. Целую тебя с невыразимою нежностью. Твой, П. Чайковский Толичка! Мне ужасно жаль Ларoша. Что с ним? Работает ли он? Жду с нетерпением твоего ответа по поводу 10 тысяч и А[нтонины] И[вановны]. Бедненький! не до того тебе! В одном месте письма ты спрашиваешь, не слишком ли подробно? Чем подробнее, тем лучше.

Clarens Thursday, 14/2 March 1878 The notable fact on this day was the arrival of Kotik, who appeared at 2.30 and was greeted by all of us at the station. He's gained weight and grown a beard.[...] I was very happy to met him. We fed him dinner and took him for a walk. At supper he was confused because the whole conversation was in French. I caused great embarrassment to our ladies by asking why, being Russians, they didn't want to speak Russian to us. Both blushed awfully and began to spout some nonsense. We're racking our brains to no avail to find out who and what they are. Judging from the pronunciation of some Russian words, it might be supposed that they are Germans, and yet they deny this. The elegant old Frenchman who's staying with them completely baffles me. Anyway, to hell with them. I like the fact that they are enchanted by Kolya and dote on him in every possible way. It's terribly cold, and the snow is falling in thick flakes. The fires in our rooms are constantly lit, and this lends them a very cosy character. Friday, 15/3 March It's bitterly cold again. After my morning stroll, I wrote until dinner. I'm working on a sonata for piano. (Don't mention this.) I worked poorly and unsuccessfully. After dinner we went to Rigi Vaudois. Lord, how every turn of this road reminded me of you! If I were alone, I should have immediately lapsed into melancholy. Fortunately, in such a large and pleasant company, the walk wasn't spoiled by the memory of you, but rather it added a particular charm. Speaking of company: I can't imagine how I'll endure parting ways from Kolya. My love for him grows by the day, by the hour. I've never loved any child so deeply and tenderly. On the way back we experienced some most unpleasant moments. We decided to return not along the main road, but along some very steep path, and we ended up in a place where we could neither go forward nor go back. I was mainly afraid for Kolya. There was one awful moment. I fell and started to roll down a slippery slope that threatened to drop me from a great height, but I kept hold of Kolya's hand. Somehow I managed to hold on, but it was a very great shock. In the evening, before and after supper, we played music. Kotik has brought lots of scores with him, and we're expecting a whole mass of four-handed arrangements from Berlin. I very much liked Lalo's Symphonie espagnole. After tea we played my 4th symphony, which Modya had never heard before. Saturday, 16/4 March 1878 I slept well. We walked. I worked again without enthusiasm, forcing myself. I have no idea why, and I can't understand why, despite so many favourable conditions, I'm not disposed to work. Am I worn out? I have to squeeze out insipid and mundane little ideas from myself, and pore over every bar. But I shall press on, and hope that inspiration will strike again. At dinner I thought of you. There was bouillon with horseradish. We are fed just as deliciously as when you were there. I'm so fed up of the company of our mysterious ladies! We have to keep speaking French the whole time. Fortunately, their gentilhomme guest is quite an interesting and worldly person. We went for a walk to the Châtelet and to Crêtes. You were there again at every step. After the stroll, I received two charming letters: one from Nadezhda Filaretovna, the other from you. I simply devoured your letter, it was so interesting! You won't believe how much I love this type of letter. Now I know everything that you're doing; I vividly imagine you in the various spheres in which you are active, and this is extremely pleasant for me. I'm still worried about Aleksandr Valeriyanovna. I'm afraid that when you encounter an obstacle, you'll begin to lose heart. It's very odd to me that you're still tormented by the idea of your youth. I consider this an advantage. Madame Meck is utterly delighted with your picture. I took a bath, and remembered you again. We played a lot of music. I'm just off to bed. I kiss you with inexpressible tenderness. Yours, P. Tchaikovsky Tolichka! I'm terribly sorry for Laroche. How is he? Is he working? I'm looking forward to your answer regarding Antonina Ivanovna and the 10 thousand. You poor fellow! It's not up to you! At one point in your letter you ask if it's too detailed? The more detail, the better.