Letter 788

Date	15/27 March 1878
Addressed to	Anatoly Tchaikovsky
Where written	Clarens
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1161)
Publication	П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 391–393 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 156–157 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VII (1962), p. 176–177 (abridged) Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 153–154 (English translation; abridged)

Text and Translation

The ellipses (...) indicate parts of the letter which have been omitted from all previous publications of this letter, and which it has not yet proved possible to restore from other sources.

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Clarens 27/15 м[арта] 1878 Все эти дни очень небогаты фактами. 1) Воскресенье 24/12. Ходили гулять в Villeneuve. Модест встретил знакомую: M[ada]me Каблукову. 2) Понедельник 25/13. Получил письма от Н[адежды] Ф[иларетовны] и от тебя. Твоё письмо меня немножко взволновало. Собственно, мне в нем не понравилось сообщаемое тобой поразительное известие, что [...] знает о моих отношениях к Н[адежде] Ф[иларетовне]. Каким образом, не могу понять. То, что ты пишешь о затруднениях в деле о разводе, меня нисколько не пугает. Я знаю, что нужно, чтобы я был уличён в прелюбодеянии, и совершенно готов прелюбодействовать когда угодно. А что лучше, если Лева примет на себя инициативу в этом ты прав. Итак, подождём до Каменки. Я крепко надеюсь с тобой свидеться. Вообще меня несколько удивило, что ты как бы против развода, тогда как прежде ты был за. Погода целый день была самая ужасная, и снег пролежал весь день. Я продолжаю с большим увлечением работать над концертам. Вторник, 26/14 м[арта]. Опять ужасная погода. Алёша ужасно заигрывает с Marie, а последняя в него влюблена. [...] Ты как-то спросил меня об Алёше. Он во все время, предшествовавшее болезни, и во время болезни был совершенно невыносим. Откуда-то явилась в нем наглость, самоуверенность, даже дерзость. Отношения мои к нему совершенно переменились. Много было неприятных столкновений. Ему сильно доставалось и от меня, и от Модеста. Начиная с Флоренции, он вдруг опомнился, и с тех пор им нельзя достаточно нахвалиться. Мы все, в том числе и Котек, совершенно очарованы его услужливостью, скромностью, учтивостью. Здесь и во Флоренции он служит предметом всеобщих ухаживаний со стороны хозяев и слуг. Прежние пересоленные нежности не возвратятся никогда. Среда, 27/15. Погода очень холодная, но ясная; и то слава Богу. По обычаю занимался. После обеда гулял один. Получил разом четыре письма: от тебя, от Н[адежды] Ф[иларетовны], от Кости Шиловского и от Левы. Ни в одном из них нет ничего для меня неприятного, — а между тем я очень расстроен и очень не в духе. Во-первых, я беспокоюсь о тебе. Какое несчастье, что А[лександра] В[алериановна] светская барышня, а не простая, бедная девушка. Тебе это покажется странным, но я лучше бы желал, чтоб твоя будущая супруга не имела состояния и связей. Но, оставив в стороне это, я не могу не беспокоиться, когда вижу, что ты серьёзно влюблён, а между тем я не усматриваю, чтобы ты пользовался взаимностью. Если ты хочешь меня очень утешить, то напиши наверно, что будешь в Каменке. Меня немножко удивляет, что я ни от кого не получил депеши по поводу исполнения «Франчески». Неужели она не произвела никакого эффекта? Неужели она была скверно исполнена? Неужели ни одному человеку она не внушила в голову мысль уведомить меня, что она сыграна и понравилась. Я не об успехе в публике говорю. Но все эти Давыдовы, Малоземовы, Конради и т. д., неужели и для них «Франческа» не представила ничего стоящего особенного внимания? Очень это мне горька. Впрочем, скажу тебе прямо. Если она никому не понравилась, то это значит, что Направник нарочно провалил её. При хорошем исполнении она не может не произвести эффекта. Если исключить из твоего письма все то, что касается твоих отношений к A[лександре] В[алериановне], то она, как и предыдущее, доставило мне огромное, неимоверное удовольствие. Засим целую тебя и призываю на тебя всякие благословения свыше. Твои П. Чайковскии

Clarens 27/15 March 1878 None of these days have been rich in events. 1) Sunday 24/12. We went for a stroll to Villeneuve. Modest met an acquaintance: Madame Kablukova. 2) Monday 25/13. I received letters from Nadezhda Filaretovna and from you. Your letter worried me somewhat. I did not like the astonishing news you reported that [...] knows about my relationship with Nadezhda Filaretovna. How is that I can't understand it. What you write about the difficulties in a case of divorce doesn't frighten me in the least. I know what's required for me to be caught in adultery, and I'm perfectly ready to commit adultery when it suits. You're right that it's better if Leva takes the initiative in this. So let's wait until Kamenka. I firmly hope to see you there. Generally I was rather surprised that you seem to be against a divorce, whereas before you were for it. The weather has been worse than ever, and there's been snow on the ground all day. I'm continuing to work on the concerto with great enthusiasm. Tuesday, 26/14 March. The weather is awful again. Alyosha is flirting terribly with Marie, and the latter is in love with him. [...] You asked me something about Alyosha. During the whole time leading up to his illness, and during his illness, he was completely unbearable. Out of nowhere, an arrogance, self-assurance, even insolence appeared in him. My relationship with him changed completely. There were many unpleasant clashes. This strongly irritated both me and Modest. Starting in Florence, he suddenly came to his senses, and since then we can't praise him enough. All of us, including Kotek, are completely won over by his helpfulness, modesty and politeness. Here and in Florence he has served as a model of attentiveness for masters and servants. His former over-saltiness shall never return. Wednesday, 27/15. The weather is very cold, but clear; and thank God for that. I worked as usual. After lunch I walked alone. I received four letters at once: from you, from Nadezhda Filaretovna, from Kostya Shilovsky, and from Leva. None of them contained anything unpleasant for me, but meanwhile I'm very upset and most out of sorts. First of all, I'm worried about you. How unfortunate that Aleksandra Valerianovna is a society lady, rather than a poor, simple girl. This may seem strange to you, but I rather wish that your future wife did not have wealth and connections. But, setting this aside, I cannot help but worry when I see that you are seriously in love, and yet I don't see this being reciprocated. If you want to be a great comfort to me, then write that you will surely be at Kamenka. I'm rather surprised that I've not had a message from anyone regarding the performance of "Francesca". Did it really have no effect whatsoever? Was it really a bad performance? Did it not really inspire a single person with the notion of informing me that it had been played and appreciated? I'm not talking about success with the public. But for all those Davydovs, Malozemovs, Konradis, etc. who were present, did "Francesca" really not present anything especially noteworthy for them? This is very sad for me. Anyway, I'll say this frankly. If nobody liked it, it means that Nápravník made it flop on purpose. When performed well, it cannot fail to produce an effect. If we exclude from your letter everything that concerns your relationship with Aleksandra Valerianovna, then it, like the previous one, gave me enormous, inconcievable pleasure. Whereupon, I kiss you and summon all manner of heavenly blessings upon you. Yours P. Tchaikovsky