Letter 239

Date	12/24 September 1871
Addressed to	Ivan Klimenko
Where written	Moscow
Language	Russian
Autograph Location	unknown
Publication	Мои воспоминания о Петре Ильиче Чайковском (1908), p. 60–62 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том V (1959), p. 261–262 (abridged) П. И. Чайковский. Забытое и новое (1995), p. 84-85
Notes	Manuscript copy in Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve Includes the humorous poem You remember from Kislovsky Passage? (TH 377)

Text and Translation

Based on a handwritten copy in the Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve at Klin (without the signature), which may contain differences in formatting and content from Tchaikovsky's original letter.

Russian text (original)

English translation By Brett Langston and Alexander Poznansky

Москва 12 сентября 1871 г[ода] Сейчас возвратился с обеда в Эрмитаже, который мы давали Рубинштейну. Весьма часто вспоминали о тебе и на разные тоны пели песню о том, что без тебя грустно и что все тебя любим. Между прочим, Кашкин сообщил мне, что ты сердишься на моё молчание и не ответ на письмо. Но можешь ли ты, любимейшая из жён моего гарема, ты, прекраснейшая и в то же время младая Климена, хотя единую минуту усомниться в любви моей к тебе? Нет, молчание объясняется единственно ленью твоего сладострастного Султана; все откладывая приятную минуту собеседования с тобою, он, наконец, довёл оную до момента, полагаю, близкого к свиданию с тобой. Собственно говоря, не стоило бы и писать тебе, так как мы скоро увидимся; но я взял в руки перо по неусыпным просьбам моего дивана, который, по случаю переезда моего на новую квартиру, был обит новой материей, увядает в тоске по тебе и молит по приезде твоём в Москву упокоевать твои усталые члены на его упругих, снабжённых новыми пружинами раменах. К его просьбам при соединяю и свою. Если ты хочешь доставить нам обоим немалое удовольствие, то остановись у меня и живи с нами столько долго, сколько тебе заблагорассудится. Надеюсь, что ты не заставишь меня, т.е. Султана, и его Диван, т.е. моё правительство, наши просьбы обратить в повеления, ослушание коих влечёт смертную казнь через сиденье на коле. Я устроился очень мило и нисколько не раскаиваюсь, что решил переехать от Рубинштейна. Как я его ни люблю, а жить в полнейшей зависимости от Arафона — куда как не весело! Итак, жду тебя: ей-Богу, становится скучно без Климены. Ты помнишь ли, как Кисловским проулком На 3наменку свой направляя бег, Резвились мы, подобно сдобным булкам, Попавшим с печки прямо в мокрый снег? Ты говорил: «Люблю тебя, Петруша, Как хладный ум ночного фонаря, Как лёгкий пар преступного Картуша Иль балахон московского царя! Люблю тебя, как моря примиренье, Как магнетизм, как пир лихой чумы, Как самовара страстное томленье, Как кругозор индийского ламы» А я в ответ: «Оставь, оставь Климена! Ты про любовь мне песенки не пой!» ...И нам в тот миг и в уши, и в колена Пахнуло вдруг живительной весной. Адрес: на Спиридоновке, близ Гранатного переулка, в доме Лебедева.

Moscow 12 September 1871 I've just come back from a dinner we gave in the Hermitage for Rubinstein. Quite often we remembered you and sang a song in various keys about how sad it is without you, and that we all love you. Incidentally, Kashkin told me that you are angry at my silence and for not answering your letter. But can you, the most beloved of the concubines of my harem, most beautiful and at the same time young Klimena, doubt my love for you, even for a single moment? No, my silence can be explained solely by the laziness of your voluptuous Sultan; forever postponing a pleasant moment of conversation with you, he has, I believe, finally almost reached that unearthly moment of meeting you. Strictly speaking, it would not even have been worthwhile writing to you, since we shall soon see each other, but I took a pen in hand at the insistence of my divan, which, on the occasion of my removal to a new apartment, has been reupholstered with new material, is sagging out of longing for you and prays, when you arrive in Moscow, that you rest your weary limbs on its hardy shoulders, newly-furnished with fresh springs. To its request I add my own: if you want to afford us both no little pleasure, then stay with me and live with us as long as you see fit. I hope you will not compel me, i.e. the Sultan, and his Divan, that is my government, to turn our requests into commands, disobedience of which entails penalty of death by impalement. I have settled in very nicely and do not in the least regret that I decided to move away from Rubinstein. No matter how much I love him, a life completely dependent upon Agafon is no fun at all! Therefore, I await you: by God it's so tedious without Klimena. You remember from Kislovsky Passage How towards the Znamenka we ran, Bounding like freshly-baked pastries, Falling straight into snow from the pan. And you said: "I love you Petrusha, Like a sharp-witted lantern aglow, Like the breath of that criminal Cartouche, Or the cloak of the Tsar of Moscow. I love you like seas reconciling, Magnetism, or a feast in a plague, Like a samovar's passionate languor. Like an Indian lama so sage" And I answered: "Oh come now, Klimena! Of your love for me please do not sing!" And just then from our ears to our knees, We savoured the life-giving spring. Address: on Spiridonovka, next to Granatny Lane, Lebedev's house.