Letter 351

Date	27 April/9 May 1874
Addressed to	Modest Tchaikovsky
Where written	Florence
Language	Russian
Autograph Location	Saint Petersburg (Russia): National Library of Russia (ф. 834, ед. хр. 36, л. 54–55)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 1 (1900), p. 434–435 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 204–205 П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 88–89 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том V (1959), p. 353–354 Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 86–87 (English translation; abridged)

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Lukas Dailyda

Флоренция 27 апреля/9 мая 1874 г[ода] Ты думаешь себе: вот счастливый человек! То из Венеции пишет, то в Риме и Неаполе был, а то вдруг из Флоренции корреспондирует. А между тем, Модя., нельзя себе представить человека более тоскующего, чем я все это время. В Неаполе я дошёл до такого состояния, что ежедневно проливал слезы от тоски по родине вообще и всех дорогих людях в особенности. Чтобы я дал в эти ужасные минуты черной меланхолии, чтобы около меня очутился хотя бы Николай Львович! Все московское мне кажется особенно милым, а уж воспоминание об Алёше просто болезненно меня томит. О тебе я некоторых очень немногих питерских вспоминаю с блаженством, но вообще Петербург-то, в сущности, и есть причина моей меланхолии. Меня терзает «Опричник». Эта опера до того плоха, что на всех репетициях (особенно от 3 и 4-го акта) я убегал, чтоб и не слышать ни одного звука, а на представлении готов был провалиться. Не странно ли, что когда я написал её, то мне первое время казалось, что это прелесть что такое. Но какое разочарование с самой первой репетиции! Нет движения, нет стиля, нет вдохновения. Вызовы и рукоплескания на 1-ом представлении ничего не означают, а означают 1) что было много знакомых, а 2) что я уже прежде заслужил хорошо установившуюся репутацию. Я знаю, что опера не выдержит и шести представлений, и это просто убивает меня. Кроме этого я мучаюсь тем, о чем писал тебе в первом письме; да ещё в довершение всего меня преследует здесь самая ужасная погода, какую только можно себе представить. Итальянцы просто не запомнят подобный весны. Неаполь, в коем пробыл шесть дней, как бы не существует для меня, потому что он немыслим в дурную погоду, а я там почти и не видел чистого неба во все шесть дней; а уж последние два дни буквально нельзя было выходить из комнаты. Я убежал оттуда сломя голову, чтоб ехать прямо к Саше, минуя Милан, в котором я решился не быть по некоторым весьма основательным причинам. Мне просто неловко там быть, ибо из письма некоего г. Щуровского я узнал, что «Жизнь за царя» ставится там непозволительней им образом. Нужно вмешаться и лезть с советами и указаниями, а я имею основание полагать, что таковые будут приняты неохотно. Во Флоренции я остановился только переночевать. У Саши останусь дня два и потом прямо в милую Москву, но, быть может, проеду и через Питер, в коем, кроме тебя и, разумеется, Папаши с Л[изаветой] М[ихайловиой] (кои уже, вероятно, будут уехамши), никого не хочу видеть, а потому не говори а моем проезде. Очень может быть, что вскоре после сего письма мы с тобой увидимся, — но не наверное, ибо в Москву меня тянет не только тоска по ней, но и дела, которое меня беспокоит, т. е. мои классы. В Неаполе получил твоё письма, а также письма от Ани и Малоземовой. Собственно писать мне было незачем, но я это делаю, чтоб облегчить душу излиянием. В Помпее был, и она сделала на меня впечатление очень сильное. Прощай, Модя, до скорого свиданья. Твой П. Чайковский Я успел только пробежать по главным улицам Флоренции, она мне очень нравится. Рим мне ненавистен. Да и Неаполь, чтоб черт его взял. Один и есть только город в мире: это Москва, да ещё Париж.

Florence 27 April/9 May 1874 You think to yourself: here's a happy man! He writes from Venice, from Rome and Naples, and suddenly from Florence. And yet, Modya, you can't imagine a man more homesick than I have been all this time. In Naples, I reached the point where I shed tears every day, because I longed for my homeland in general and for all the people I love in particular. I would give in to these terrible moments of dark melancholy, so at least Nikolay Lvovich would be near me! Everything about Moscow seems especially dear to me, while the memory of Alyosha just painfully upsets me. You are one of the few people in Petersburg I recall with bliss, but the fact is that Petersburg in general is the reason for my melancholy. I'm tormented by "The Oprichnik". This opera is so bad that at all the rehearsals (especially the 3rd and 4th acts) I ran away to avoid hearing a single sound, and at the performance, I was prepared for a failure. Isn't it strange that when I wrote it, at first I thought it was a charming thing? But what a disappointment from the very first rehearsal! No movement, no style, no inspiration. The calls and applause at the 1st performance do not mean anything, except 1) that I had many acquaintances there, and 2) that I had already earned a well-established reputation beforehand. I know that the opera will not endure even six performances, and it just kills me. Besides this, I'm tormented by what I wrote to you in the previous letter; and what's more I'm being haunted here by the worst weather imaginable. The Italians simply can't remember a spring like it. It was as if Naples, where which I stayed for six days, did not exist for me, for it's unthinkable in bad weather, and I hardly ever saw a clear sky the whole six days; and for the last two days it was literally impossible to leave the room. I fled headlong from there directly for Sasha's, bypassing Milan, which I decided to avoid with good reason. I would be too embarrassed to go there because through a letter from a certain Shchurovsky I learned that "A Life for the Tsar" is being performed there in a quite improper manner. It would be necessary to weigh in with advice and instructions, and I have reason to believe that this would be accepted reluctantly. I've only stopped off in Florence to spend the night. I'll stay with Sasha for a couple of days, and then head directly to dear Moscow, but perhaps I'll also go via Piter, in which case, apart from you, of course, father and Lizaveta Mikhaylova (who'll probably already have gone), I don't want to see anyone, so don't say anything about my travels. It's very possible we'll see each other soon after this letter — but maybe not, for I'm drawn to Moscow not only by my longing for her but also by the business that worries me, that is, my classes. I received your letters in Naples, as well as letters from Anya and Malozyomova. I didn't really need to write, but it's cathartic for my soul. I went to Pompeii, which made a very strong impression on me. Farewell, Modya, I'll see you soon. Yours, P. Tchaikovsky I only managed a glimpse of the main streets in Florence, which was very pleasant. I loathe Rome. And to hell with Naples. There is just the one city in this world, i.e. Moscow, or even Paris.