Letter 3452
| Date | 30 December 1887/11 January 1888–10/22 January 1888 |
|---|---|
| Addressed to | Anatoly Tchaikovsky and Praskovya Tchaikovskaya |
| Where written | Lübeck and Hamburg |
| Language | Russian |
| Autograph Location | Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 3177) |
| Publication | П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 387–388 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XIV (1974), p. 312–314 Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 386–387 (English translation; abridged) |
Text and Translation
| Russian text (original) |
English translation By Brett Langston |
Толичка и Паня-миля! Писал ли я Вам, что решился, имея несколько свободных дней, удалиться в незнакомый город, чтобы отдохнуть, собраться с силами и насладиться одиночеством. Сегодня этот план осуществился. Любек очень милый город, гостиница великолепна, и я невыразимо наслаждаюсь тишиной и спокойствием. В Гамбурге был на репетиции и на самом концерте Бюловского симфонического общества. Бюлов был очень мил и радушен. В концерте я сидел в его ложе с женой его. Дирижировал он великолепно. Бродский участвовал и имел большой успех. После концерта мы расстались с милым Бродским, который оказал мне и в Лейпциге, и в Берлине бездну услуг и вообще был крайне мил ко мне. Виделся вчера с лицами, от коих зависит мой концерт 20 янв[аря]. Сговорился насчёт программы и репетиций. Завтра начну готовить дирижирование новых вещей. 15/3 янв[аря] Вот уже пятый день что я здесь. Сначала, в первые три дня, все шло отлично и я был совершенно счастлив. По утрам занимался и гулял, обедал за табльдотом, храня упорное молчание и наблюдая за очень интересной группой актёров и актрис, сидевших рядом со мной. На третий день угораздило меня пойти в оперу. Давали «Африканку». Театр меньше, чем в Тифлисе; оркестр маленький, хоры маленькие, сцена маленькая, а артисты все, как нарочно, великаны и великанши. Немножко смешно и бесконечно более провинциально, чем в Тифисе, но в общем шло не дурно, и мне было очень весело. Увы! в антракте меня ожидала неприятность. Кто-то меня узнал, показал и, как только я вышел в коридор, со мной подошли знакомиться разные господа: Musikdirektor Штиль, капельмейстер, директор театра и правовед Огарев (очень несимпатичный), объявивший, что он тоже композитор; меня потащили в буфет, заставили пить пиво, и пошло, и пошло, и пошло. Даже не пустили дальше слушать. Я страдал и злился ужасно; наконец принял решительный тон, отказался от ужина в клубе, объявил себя нездоровым и ушёл домой, хотя всё-таки меня провожали до дому. Вчера велел портье говорить, что я уехал, и просидел весь день безвыходно дома; только немножко по окраине города погулял. Завтра в Гамбург. Вчера получил депешу от Всеволожского, что мне назначена пенсия в 3000 р[ублей] сер[ебром]. Разумеется, это для меня огромное благодеяние, особенно если принять во внимание, что никому неизвестно, что я имею уже пожизненную частную пенсию. 20 января Уже несколько дней я здесь. Постоянно перехожу от тоски, скуки, волнений и страхов к противоположным настроениям, но первых гораздо больше. Было уже три репетиции; музыканты оркестра относятся ко мне очень сочувственно, иные даже с восторгом. Оркестр здесь хуже лейпцигского. Видел массу людей, сделал много визитов. Вчера, после генеральной репетиции, у Ратера был большой обед во фраках, и мне пришлось даже немецкую речь сказать. Сегодня после концертаопять будет торжественный ужин во фраках у директора Фиаларм[онического] общества, и опять придётся немецкую речь говорить. Вообще, необходимость говорить постоянно по-немецки для меня невыносимо тягостна. Большая отрада для меня здесь пианист Сапельников, очень талантливый ученик Ментер, который играет сегодня мой фортеп[нанный] концерт. С ним отвожу немножко душу. Вся эта жизнь будет, вероятно, впоследствии казаться мне тяжёлым кошмаром. Получил известие, что вы изволили получить генеральский чин. Отдуши поздравляю Ваши превосходительства. Ох, как бы я дорого дал, чтобы очутиться вдруг в Тифлисе и провести денек с Вами. Допишу это письмо завтра, чтобы вы знали, как прошел концерт. 22/10 янв[аря] Концерт сошёл совершенно благополучно. Публика принимала отлично. Из моих вещей игрались: 1) серенада для струн[ных] инстр[ументов] 2) форт[епианный] концерт (пианист Сапельников играл превосходно) 3) варьяции из 3-ей сюиты. После того был большой раут у директора Бернута. Было человек сто народу. Я говорил заранее вызубренную немецкую речь, которая произвела фурор. После того кутили еще-в ресторане в большой компании. Вчера целый день или у меня были гости, или я рыскал по городу; всего пересказать сил нету. Вечером было торжество в мою честь в Tonkünstlerverein. Игрались исключительно мои вещи. Потом невообразимое, страшное пьянство до 4 часов ночи. Я как в тумане. Сегодня еду в Берлин. В газетах все статьи более или менее хвалебные и большие, с биографией и анализом вещей. Конечно, есть и курьёзы, на в общем, симпатия сквозит между строками. Милые мои! целую Вас крепко! П. Чайковский Завтра буду готовить к дирижированию незнакомые вещи для Гамбурга и Берлина. |
Tolichka and Panya-Milya! Did I write to you that, having a few free days, I decided to retire to an unfamiliar city in order to rest, gather my strength and enjoy solitude? Today this plan has been realised. Lübeck is a very nice town; the hotel is magnificent, and I'm enjoying the peace and quiet beyond words. In Hamburg I went to a rehearsal and the concert itself by Bülow's symphony society. Bülow was very cordial and nice. At the concert I sat in his box with his wife. He conducted magnificently. Brodsky took part and had a great success. After the concert I parted from dear Brodsky, who afforded me countless services both in Leipzig and in Berlin, and who was extremely nice to me in general. Yesterday I saw the people entrusted with my concert on 20 January. We reached agreement concerning the programme and rehearsals. Tomorrow I'll start preparing to conduct the new pieces. 15/3 January This is already the fifth day that I've been here. At first, for the first three days, everything went splendidly and I was perfectly happy. In the mornings I worked and walked, ate dinner at the table d'hôte, maintaining a stubborn silence and observing a most interesting group of actors and actresses, seated next to me. On the third day, I made up my mind to go to the opera. They were giving "L'Africaine". The theatre is smaller than in Tiflis; the orchestra is small, the chorus is small, the stage is small, and the artists, as if by design, are all giants and giantesses. It was rather amusing and infinitely more provincial than in Tiflis, but in general it wasn't bad, and I had a lot of fun. Alas! During the intermission trouble lay in store for me. Somebody recognised me, pointed me out, as soon as I went into the corridor, various gentleman came over to introduce themselves to me. Musikdirektor Stille, the kapellmeister, the theatre director, and a lawyer, Ogaryov (very unsympathetic), who announced that he too was a composer; they dragged me to a buffet, forced me to drink beer, and it went on, and on, and on. I wasn't even allowed to hear the rest of the music. I suffered and was terribly angry. Finally, I adopted a firm tone, refused supper at a club, declared myself unwell and went home, although they escorted me home all the same. Yesterday I instructed the porter to say that I had left, and sat hopelessly at home all day; I just went for a little walk around the outskirts of the city. Tomorrow it's off to Hamburg. Yesterday I received a dispatch from Vsevolozhsky that I have been assigned a pension of 3000 silver rubles. Naturally, this is an enormous blessing for me, especially if you take into consideration that nobody knows I already have a private pension for life. 20 January I've been here for several days now. I continually move from homesickness, boredom, worries and fears to the opposite states of mind, but there are far more of the former. There have already been three rehearsals; the orchestral musicians treat me very sympathetically, some even with enthusiasm. The orchestra here is worse than in Leipzig. I've seen a mass of people, and made numerous visits. Yesterday, after the general rehearsal, Rahter had a grand dinner in tailcoats, and I even had to give a speech in German. After today's concert, there will be another gala dinner in tails with the director of the Philharmonic Society, and I shall have to give another German speech again. In general, the constant requirement to speak German is an unbearable burden for me. One great comfort to me is the pianist Sapelnikov, a very talented student of Menter, who is playing my piano concerto today. When I'm with him, my soul is a little easier. This whole life will probably seem like a horrible nightmare to me afterwards. I received the news that you have deigned to receive the rank of general. My heartfelt congratulations to Your Excellency. Oh, what I wouldn't give to suddenly find myself in Tiflis and to spend a day with you. I'll add to this letter tomorrow, to let you know how the concert went. 22/10 January The concert passed off perfectly well. The audience reception was splendid. The following pieces of mine were played: 1) the serenade for string instruments; 2) the piano concerto (the pianist Sapelnikov played superbly); 3) the variations from the 3rd suite. After that, there was a grand reception hosted by the director Bernuth. There were a hundred or so people. I gave the German speech that I'd memorised, which created a furore. After that we had another celebration at a restaurant in a large group. All day yesterday I either had guests, or I was trudging round the city; I don't have the strength to retell it all. In the evening there was a celebration in my honour at the Tonkünstlerverein. Only my things were played. Then incredible, terrible boozing until 4 o'clock at night. I'm in a daze. I'm going to Berlin today. All the newspaper articles are more or less laudatory and lengthy, with a biography and analysis of my things. Of course, there are curiosities, but reading between the lines, they are generally sympathetic. My dears! I kiss you hard! P. Tchaikovsky Tomorrow I'll prepare to conduct the unfamiliar things for Hamburg and Berlin. |
