Letter 3453
| Date | 30 December 1887/11 January 1888–6/18 January 1888 |
|---|---|
| Addressed to | Modest Tchaikovsky |
| Where written | Lübeck–Hamburg |
| Language | Russian |
| Autograph Location | Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1872) |
| Publication | Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 3 (1902), p. 205–207 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 385–387 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XIV (1974), p. 314–316 Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 384–385 (English translation; abridged) |
Text and Translation
| Russian text (original) |
English translation By Brett Langston |
Боже мой, какое счастие и как хорошо я себя чувствую, очутившись в незнакомом городе, в чудесной гостинице, и имея в виду целых 5 дней одиночества и полного спокойствия. Из: Берлина выехал третьего дня вечером и в 6 ч[асов] утра был в Гамбурге. Ехали вместе с Бродским. В 10 ч[асов] была репетиция Бюловского концерта, в коем Бродский участвовал. Бюлов был очень обрадован меня видеть. Он изменился, постарел, стал как-то мягче, спокойнее, кротче. После репетиции завтракал с Бродским в одном из знаменитых гамбургских погребов. Потом был у Ратера, у Бернута и окончательно установил программу концерта, репетиций и т. д. Вечером был в концерте. Бюлов гениально дирижировал, особенно «Героическую симфонию». Сегодня приехал сюда. Чувствую себя очень приятно. Какое блаженство молчать, какое наслажденье знать, что никто не придёт, никуда не потащут и т. д. Завтра буду готовить к дирижированию незнакомые вещи для Гамбурге и Берлина. 13-го/1[-го] янв[аря 18]88 Наконец, дождался, что. январь наш начался. По крайней мере теперь можно считать, что осталось ровно 4 месяца до возвращения в Россию. Живу я здесь очень приятно, и, несмотря на то что в таком странном месте и полном одиночестве встречал Новый год, — не испытываю даже тоски. Уж больно я нуждался в свободе и в молчании. Погода стоит божественная; гулянья в Любеке мне нравятся. По утрам занимаюсь; перед обедом выхожу гулять; в 1¼ иду в Table d'Hôte и упорно молчу, наблюдая за соседями актёрами и актрисами, живущими здесь, — превесёлое. Гуляю. Занимаюсь. Третьего дня вечер провел в бане и ужинал у себя в комнате; а вчера был в театре. Приезжал на одну гастроль Барнай. Давали «Отелло». Он местами удивительна хорош, даже гениален; но какая мучительная пиэса. Уж слишком омерзителен Яго — таких людей не бывает. Обстановка была скверная; Дездемона небездарна, Яго ужасен; Родриго удивительно симпатичен; а Кассио смешон невероятно. Поужинал дома, почитал роман Муравлина «Около денег» (очень талантливая вещь, и особенно меня восхитило описание чувств автора, когда в обществе с ним говорят о его сочинениях) и рано лёг спать. Сегодня погода опять божественна. Одним словом, хорошая полоска из теперешней жизни. 14/2 янв[аря] Вчера вышла вечером неприятность, испортившая мне все удовольствие пребывания в Любеке. Пошёл я вечером в оперу: давали «Африканку». Шло, несмотря на маленький оркестр, маленький хор, очень сносно. Конечно, в исполнении было многое комически провинциальное, но в общем очень гладко и чиста. В антракте выхажу, как вдруг подходит несимпатичный гасподин: «Позвольте представиться, я Огарёв, правовед, композитор, мою оперу давали в Шверине. Позвольте Вас познакомить: Musik Direktor Штиль, а вот это Herr Director...» и пошло, и пошло. Меня потащили пить пива, познакомили с массой каких-то немцев, хотели вести в клуб, а Огарёв все про свою оперу. Боже мой, как это было ужасно. Проводили до дому; я уверял, что я болен, что завтра утром еду. Оказалась, что сын хозяина гостиницы — любитель музыки. Я уж давно замечал, что он указывал на меня в табльдоте. Это он меня выдал. Сегодня велел портье говорить всем, что я уехал, и целый день сидел в комнате. Только тайком гулять немного ходил. Получил известие о пенсии. Конечно, это большое счастие, но я его пойму завтра, сегодня я мучился, как выразить благодарность, и с невероятным усилием написал благодарственные письма. 16/4 янв[apя] Вчера вдруг опять напала на меня тоска по родине, по близким и полное отчаянье. Весь день пьянствовал. Читал "Pierre et Jean", новый роман Maupassant. В первый раз от мопассановского романа плакал. Гамбург 18-го/6[-го] Вчера и сегодня были репетиции. Волнений и страхов описывать не буду. Музыканты относятся с величайшей симпатией. Тоска прошла, но всё-таки одна мысль в голове: скоро ли все это кончится? Ты пишешь, что хандришь. Не оттого ли это, что ты не делаешь того, что следует? По-моему, тебе следует непременно для театра писать. Отложи на время Шекспира и напиши хорошую, новую по замыслу пиэсу, и будь на сей раз практичнее, т. е. чтобы легко было на сцену поставить. Пожалуйста, Модинька, подумай об этом. Как только у тебя будет свойственное твоей писательской натуре дело, так тотчас всякая хандра пройдёт. Письма от Бока я получаю самым аккуратным образом, также и телеграммы. После завтрашней публичной репетиции и концерта напишу ещё. Целую, обнимаю. Посылаю к Шапиро записочку. Поцелуй всех: Колю и Боба особенно. П. Чайковский |
My good, how good and how fortunate I feel, finding myself in an unfamiliar town, in a wonderful hotel, and with 5 whole days of solitude and complete tranquillity in mind. I left Berlin two days ago in the evening, and I was in Hamburg at 6 o'clock in the morning. I travelled together with Brodsky. At 10 o'clock there was a rehearsal for Bülow's concert, in which Brodsky took part. Bülow was very glad to see me. He has changed, aged, becoming somehow softer, calmer, and gentler. After the rehearsal I had lunch with Brodsky in one of the famous Hamburg kellers. Then I went to Rahter's, Bernuth's, and finally established the programme for the concert, rehearsals, etc. In the evening I went to the concert. Bülow conducted ingeniously, especially the "Eroica Symphony". I came here today. I feel very well in myself. How blissful the silence is, how I enjoy knowing that nobody's going to come, I'm not going to be dragged off anywhere, etc. Tomorrow I'm preparing to conduct unfamiliar things in Hamburg and Berlin. 13th/1st January 1888 Our January I've been waiting for has finally begun. At least now I can count that there are exactly 4 months left before I return to Russia. I'm living here very pleasantly, and despite the fact that I celebrated the New Year in such a strange place and in complete solitude, I don't even feel homesick. I was badly in need of the freedom and silence. The weather is heavenly; I like strolling around Lübeck. I work in the morning; before lunch I go for a stroll; at 1.15, I go to the Table d'Hôte and remain stubbornly silent, observing the neighbours, actors and actresses who live here — all very cheerful. I walk. I work. Two days ago I spent the evening in the bathhouse and had dinner in my room; yesterday I was at the theatre. I went to one of Barnay's tours. They were giving "Othello". In parts he was surprisingly good, even ingenious; but what an excruciating play. Iago is much too loathsome — there are no such people. The production was bad. Desdemona was talentless; Iago was awful; Rodrigo was surprisingly sympathetic; and Cassio incredibly funny. I had supper at home, read Muravlin's novel "Around Money" (a most skilfull thing, and I was particularly delighted by the description of the author's feelings when people in society talk to him about his works) and went to bed early. The weather is heavenly again today. In short, a good section of contemporary life. 14/2 January Yesterday evening something unpleasant happened that spoiled all the pleasure of my stay in Lübeck. I went to an opera that evening; they were giving "L'Africaine". Despite the small orchestra and small chorus, it proceeded very tolerably. Of course, the performance had a great deal that was comically provincial, but generally it went smoothly and cleanly. During the intermission, an unsympathetic gentleman suddenly approached me, saying "Permit me to introduce myself, I am Ogaryov, a lawyer and composer, my opera was performed in Schwerin". Let me introduce Music Director Stille, and here is Herr Director...", and on and on he went. They dragged me off to drink beer and meet some crowd of Germans, wanted to take me to a club, and Ogaryov kept going on about his opera. My God, how awful it was. They escorted me home; I insisted that I was ill and would have to leave in the morning. It turned out that the hotel proprietor's son is a music lover. I'd noticed for a while that he was pointing me out at the table d'hôte. It was he who gave me away. Today I told the porter to tell everyone I had left, and sat in my room the whole day. I just went for a short walk in secret. I received news about the pension. Of course, this made me very happy, but I'll appreciate it tomorrow; today I was tormented by how to express my thanks, and I wrote letters of gratitude with incredible effort. 16/4 January Yesterday I was again seized with a longing for my homeland and those close to me, and by complete despair. I spent all day drinking. I read "Pierre et Jean", the new novel by Maupassant. It was the first time I've cried at a Maupassant novel. Hamburg 18th/6th There were rehearsals yesterday and today. I won't describe my worries and fears. The musicians treat me with the greatest sympathy. The homesickness has passed, but there is still just one thought in my head: will this all soon be over? You write that you are moping. Is this because you're not doing what you ought to be doing? In my opinion, you certainly ought to write for the theatre. Set Shakespeare aside for a while, and write a good play, with a fresh concept, and think in more practical terms this time, so that it's easier to stage. Please, Modinka, think about this. As soon as you have something to do that is characteristic of your nature as a writer, then all your sorrows will go right away. I'm receiving letters from Bock in the most punctilious manner, as well as telegrams. I'll write more after tomorrow's public rehearsal and concert. I'm sending a note to Shapiro. Kiss everyone: especially Kola and Bob. P. Tchaikovsky |
